Цвет жизни

…А вот серые стены, тусклый свет, госпитальная койка, заботливо склонившиеся лица… Но не лица мамы и отца…

Немного подлечив, ей сказали, что родители погибли в тот метельный вечер на станции… И что похоронили их там же, у станции, в большой общей могиле…

А потом черноглазую, тоненькую, как засохший стебелек, девочку-казашку определили в детдом, где она год за годом жила и училась.

Еще в госпитале, когда она в забытьи бредила и никто не знал ее настоящего имени, один из санитаров стал ласково называть ее Наташей. Может быть, так звали его дочку. А потом это имя так и осталось за ней.

В детдоме Наташа училась шить платья, халаты и фартуки, разноцветно вышивать на полотне красивые цветы и узоры. Но, повзрослев, всё же не захотела работать в швейной мастерской, как-то невольно и негаданно затосковала по вольным степям…

И после выпускных попросилась в неблизкое село – центральную усадьбу степного совхоза, откуда была родом одна из воспитательниц детдома. Поначалу направили ее кашеваркой в тракторную бригаду, потом коптильщицей на комбайне стала работать.

Так бы и работала, но однажды у известного чабана серьезно заболел помощник и Наташу попросили заменить его. Уезжать с центральной усадьбы не очень хотелось. Но не потому, что не желала ехать на дальнюю точку Теплякова. Так уж складывалось, что не отпускали ее мысли о парне, с которым недавно начала встречаться… Она уже называла его просто Петей, в отличие от других, которые величали Петром Петровичем или просто Кругловым, уважая и за авторитетную совхозную должность зоотехника, и за то, как молодой специалист относится к людям. «Уеду за двадцать верст, а ему тут другая однажды дорожку перейдет… – думала Наташа. – А нас уже женихом и невестой считают…» В конце концов ее уговорили поработать временно, хотя бы до зеленой травы.

Девушка хорошо и естественно чувствовала себя в семье чабана. Прижилась она не только за редкое для своих небольших лет трудолюбие, но и за дочернюю ласковость. Да и как не быть ей доброй да ласковой, попав под домашнюю крышу? Считай, и не жила она так вот, в семье, пусть и на далеком степном отшибе…

Зарабатывала она тоже неплохо. Все бы хорошо, но чем дальше, тем больше тяготила разлука. Да еще эти длинные вечера, зимние ночи… «Скорей бы весна, – думала она. – По зеленой-то травке к Пете вряд ли убежать придется, скорее – по желтой, осенней…» Зоотехник молодой хоть и держал точку Теплякова под особым наблюдением, но встречались они редко. Или точнее – не так часто, как хотелось бы… Правда, Наташа не упускала случая, чтобы провести выходной день на центральной усадьбе. Вот и теперь, если б не настырный Авдеич со своим стожком, она наверняка отпросилась бы и как только метель утихать начала, за час-полтора добежала бы на лыжах до центральной усадьбы, пошла бы в клуб…

…Затемно добрались до стожка. Погода постепенно унималась, но мороз крепчал, жался, словно корябая, к лицу, заползал в рукавицы… Авдеич поставил рыдван к стожку, забрался на заснеженную макушку. Потоптался на ней и торопливо принялся кидать сено вниз. Наташа разравнивала и приминала хрустящий, все еще сладко пахнувший пырей.

Работали молча. Можно было поудивляться неутомимости чабана. Трудился он горячо, до изнеможения. Вскоре разогрелась и Наташа, хоть шубняк сбрасывай с плеч.

Наложили наконец один воз.

– Отдохнуть бы немного… А, дядь Авдеич?..

– Всю ночь, что ль, возиться тут будем? Давай-давай, невеста, не сбавляй темп…

Вскоре поднялся и второй воз. И они тронулись в обратный путь.

Зло поёрзывал, скуляще скрипел снег под полозьями. Возы угрожающе переваливались на ухабах, с трудом выравнивались и ползли дальше в белесой мгле ночи.

Тучи наконец разошлись, словно разжались запрокинутые руки… Над ними на удивление щедро раскинулось звездное, будто заиндевевшее небо. Невесть откуда вдруг явившийся рогатый месяц начал обливать тусклым серебром бесконечную волнистую равнину. Возы все скрипели и скрипели… Быки шли, тяжело дыша, окутанные белым паром.

К овчарне возвратились в полночь. До утра сено можно было оставить в рыдванах, но упрямый Авдеич опять начал гнуть свое. Привезенное сено сложили к початому стогу, который возвышался у самой овчарни и расходовался в первую очередь.

На другой день погода с самого утра выдалась солнечно-тихой, медлительно-спокойной… Обрадованная Наташа теперь уж сама предложила побыстрей съездить за остальным сеном, чтобы к вечеру быть свободной… Но Авдеич заохал, зажаловался на нездоровье, начал вспоминать о разных неотложных вроде делах…

К вечеру, когда небо заметно нахмурилось и в окрестье снова зашевелился ветер, чабан вдруг повеселел и пошел запрягать быков. Непонятным показалось это Наташе, но она сочла такое поведение старческой странностью. И на словах она не стала возражать Авдеичу, хотя поход на центральную усадьбу снова откладывался.

На этот раз колючий мороз был покруче и сани тоже, казалось, скрипели озлобленнее. Опять, повернувшись спиной к ветру и уйдя с головой в шубняк, Наташа урывками перебирала свои думы… И чисто девичьи, и хозяйственные…