Цвет жизни

– Сравнила! Дуська-то вон какой сбитень, кирпич обожженный. Трактор не пойдет, так сама плуг потянет.

– Потому и здоровая, что всегда на воздухе, – рассудила Настя. – Все лето как на курорте живет.

– Вот пусть на таком курорте и обретается. А ты и на настоящий ездить будешь, только б мужа нашла, какого надо…

Нет, не может Федосеевна переспорить дочь. Не поймет, что с Настей случилось. Лаской, что ли, убедить ее?

– Не личит девушке с машинами возиться. Будет от тебя мазутой за версту нести… Замуж никто не возьмет.

– Кому нужна, тот возьмет! – рассмеялась Настя. – А мазута твоя речкой да банькой быстро смывается… И вообще, трактор не на мазуте движется, знать надо, маманя. Вот я с папкой еще посоветуюсь…

– Отец твой моим языком разговаривает…

– Оно и плохо!.. – вздохнула Настя. И, помолчав, отчеканила: – Что задумала, то и буду делать. А по твоей, мама, дорожке в жизни не пойду. Так и знай!..

Изумленным взглядом окинула Федосеевна дочь. И такие же карие с лукавой игринкой глаза у Насти. И как будто те же золотистые тяжелые косы, такие же чуть припухлые губы. Всё, как у нее самой в двадцать-то лет… А вот характер другой оказался, совсем другой…

Федосеевна часто задышала и вдруг расплакалась, на этот раз безутешно, без привычной фальши. Настя начала успокаивать мать: и как ребенка по голове гладила, и слезы платком вытирала, и шутить про женихов начинала – ничего не помогло. Трудно было сразу понять, то ли обижалась Екатерина Федосеевна на своевольную дочь, то ли себя жалела за пустоту прожитых лет. Всю жизнь из мужа веревочку вила. Такого послушника сделала, что хоть самой не гляди. Сколько хитрила и притворялась, сколько пролила показных слез! И все это житейское бабье искусство оказалось не нужно родной дочери…

Училась Настя на курсах старательно, словно от каждого ее ответа на уроках, от точности зарисовок и чертежей карбюратора, систем зажигания и охлаждения мотора зависела всё ее будущее.

В начале марта Настя сдала экзамены. Перешла в ремонтную мастерскую трактора править. Работа оказалась тяжелой, почти непосильной для нее. К тому же в мастерской было холодно: зима выдалась длинной, с «переходом» в весну, с морозами и метелями. Нарезать болты, притирать клапаны, сверлить, мыть детали в холодном керосине – все это требовало навыка, умения и, главное, терпения. Опыта и сил Насте явно не хватало. В иные дни было так тяжело, что она приходила в отчаяние. Порой и сомнение одолевало, правильно ли она поступила, решив переменить профессию. Но, отдохнув за ночь, снова твердила матери, что своего добьется, станет механизатором, трактористкой.

В мастерской рядом с Настей работал Володя. Фамилия у него была смешная, какая-то детская: Петушков. Тоже тракторист, худенький, выносливый паренек. На его веснушчатом, вроде бы ничем не примечательном лице выделялись светлые глаза с темными, какими-то мохнатыми ресницами. Но в глубине этих умных чистых озерцов постоянно туманилась грустинка. В мастерской знали, что печалит Володю. Он один кормил немалую семью. Его отец уже несколько лет был прикован к постели. А матери хватало хлопот с больным да с малолетними детишками.

Володя слыл в МТС отличным знатоком машин и механизмов. Работал он старательно, качественно. Контролировать его не было нужды. Весь заработок Володя отдавал матери, оставляя себе лишь на кино и книжки. Главной для себя целью считал диплом автодорожного института, где учился заочно.

Настя нередко обращалась к соседу за какой-нибудь помощью, и тот, скрывая некоторое смущение, охотно объяснял, как лучше притереть клапан, очистить масляный фильтр или снять подшипник. Неспешно объясняя, Володя по ходу дела все операции проделывал сам, Насте оставалось только удивляться его ловкости.

Постепенно Настя привыкала к новой работе, к новым людям, и трудности уже не казались ей непреодолимыми. Придет домой, умоется, переоденется и – к зеркалу. Нет, не подурнела. Даже наоборот. Щеки стали как-то потуже, отливают здоровым румянцем.

И все же Настя не спешила рассказать Косте в письме о крутой перемене в своей жизни. Кто знает, вдруг и многоопытная мама в чём-то права? В самом деле, что скажет Костя, увидев ее в промасленной фуфайке и в неуклюжих стеганых брюках? Эта неопределенность и неуверенность пугала Настю, и, садясь за очередное письмо, она сообщала Косте, что работает уже старшей телеграфисткой, что у нее всё хорошо.

Сообщал о своих успехах и Костя, но как-то скупо, мол, всё в порядке. В чём именно заключалась его служба, в каком он был звании, где находится – об этом не писал ни слова. Но это не мешало Насте представлять Костю чуть ли не капитаном корабля, выполняющим самые ответственные и опасные поручения…