Цвет жизни

Марийка, как на крыльях, с огорода. Словно мальчишка, перемахнула через плетень. И к бабке в избу. А Матрена-то в тот день расхворалась, с утра из избы не выходила, отлеживалась, разными травами болезнь из себя выгоняла.

А мешок-то уже до машины доперли. Но в кузов его пока не забросили. Успеется! Скорее за другим на огород. Подхватили второго пузана, туго набитого.

А бабки все нет и нет! Может, и подняться с постели не может? Может, как цепями, хворью-то скручена? Ужаснулась Варя, пропала ее бедная головушка! Как будут зимой голодать, так и придется ей попреки выслушивать, что не задержала. А вдруг да еще с голоду кто умрет? Тогда и совсем жизни лишайся!

Еще небольшая канавка – и второй мешок тоже у машины будет. Но тут тетя Полина и оступилась. Мешок вырвался из рук. А завязан конец был не так крепко. И ведра два картошки высыпалось. А картошка – загляденье, что огурец семенной. Одну почисть и – хоть на суп, хоть на щи хватит.

Поднялась Полина и не стала отряхиваться. Некогда! Метнулась потерю спасать. А картошка и в траве, и в крапиве, и в канавке. Всю не собрала. Ладно уж! Свинье, как говорится, не до поросят, когда саму резать валят.

И так подумала: за десятком погонишься – оба мешка потеряешь. Кричало сердце ей, что может и такая беда с ней случиться. А сердце Полину редко обманывало. Стала вновь мешок завязывать – теперь потуже. Опять напасть! Оборвалась веревочка. Косынку с волос сорвала. Изо всех сил стянула. Хоть и запачкается – шелковая, – отстирается!

Несказанно обрадовались егорята: бежит Марийка, а за ней бабка Матрена атакует. Голова у бабки белым платком повязана, как бинтом при ранении. Ликуют егорята. И пехота не всегда так радуется, когда танки на подмогу приходят. Ведь иной раз стальные богатыри и прорвут оборону, а иной раз и не выдержат огня. Но уж бабка Матрена сирот в обиду не даст. Испытано! Не малолетка она, которую можно и за конфетку обобрать, и голову сказкой заморочить. Матрена – воробьиха стреляная. Не зря девяносто лет на свете живет. Сразу сообразила, куда какую мину пустить и в какой блиндаж – гранату.

– Это по какому же праву картошку-то чужую увозишь? – выпалила старая, вроде бы оборону прощупывая, пристреливаясь. – Бессовестная! – И подняла костлявые руки, как вилы страшные.

А тетя Полина как бы не заметила расстройства Матрены.

– Одевать-то детей в школу надо? Или, может, вы о них побеспокоитесь? – встречно спросила она. Святой и добрейшей великомученицей представилась. Гляди, мол, какой крест на себя взваливаю.

– А где же Любаша?.. Где?.. – кричала бабка и глазами по сторонам.

– С разноски еще не пришла, – объяснила Варя и тоже головой закрутила. – В обед говорила, что писем много… А может, хворост или траву несет…

– Так чего же ты без хозяйки-то командуешь?! – снова ринулась бабка на Полину. – Она разрешила тебе возом картошку-то грабить?..

– А вам какое дело? Вы что, родня им? Отстаньте!.. Как-нибудь и без вас договоримся…

– А я им роднее родной! – аж исказилась от обиды Матрена. Полина визгливо:

– Вы?..

– Да, я! Я!..

– Что-то я вас в нашей родне не встречала…

– Потому что волки твоя родня! – в самую уязвимость трахнула бабка.

– Гражданка Матрена, уйдите и не мешайте нам!..

– А я и есть гражданка, а ты разбойница! И я тебе удостоверяю, что я гражданка! Вот… Пока Любаша не пришла, картошку брать не разрешу! Вот сяду на мешки и буду сидеть… И не спихнешь! А хоть пальцем тронешь – за насилие ответишь! В суд подам! Я гражданка… Найду управу!..

Полина только за мешок, чтобы стряхнуть старуху, а Матрена как закричит на всю улицу страшным голосом:

– Караул!.. Убивают!.. – А в сторону Полины совсем другим голосом: – Я те, подлюка, глаза выдеру и скажу, оборонялась!.. Она те, советская власть, за меня даст!.. В тюрьме сгниешь!..

– Ах ты, старая ведьма, сама сирот обобрала, а теперь хочешь прикрыться ими?..

– А я ишо и про телушку ихнюю на суде-то припомню! И телушку еще и одежу всю вернешь!.. Ты погляди, пиявица, сколько крови-то выпила!.. У заморыша воробья больше, чем у них!

Полина поняла: одной с бабкой не справиться. К егорятам за подмогой:

– Деточки вы мои! – В оба глаза заплакала, в оба ручья. – Да разве ж я обманно телочку-то взяла? Ах ты, клеветница! Да меня вся власть советская знает! Да у меня с до войны грамота благодарная есть за шефство над детдомом!.. А ты меня пиявкой срамишь?! Да я им еще столько добра сделаю! – И повелительно шоферу: – Степа, давай грузить! Нечего на сумасшедших глаза пялить!..

Ошиблась Полина. Не из таких бабка, чтоб отступать.

– Володя, быстрей за Флеганом! Пусть акту составит, с печатью… А ты, Варюха, запиши номер этой машины!

А тут и шофер поперек:

– Не могу грузить, рессора не выдержит… – Сказал, а сам в сторону глядит…

– Да она еще сто мешков выдержит. Чего ты кобенишься-то? – чуть не заорала на шофера Полина.

– Не выдержит! Трещина в ней… И совесть моя не выдержит, поняла?

Володя быстрее гончей в правление… А Варя тут же, на земле, номер машины пальцем рисовать.

Полина плюнула, сорвала косынку с мешка и как наголову разгромленная: