Цвет жизни

– Я к тебе, гражданка Матрена, еще загляну в гости… Ты у меня еще…

Бабка рассмеялась:

– Только заходи, когда у меня кочережка красная будет! Таку печать приложу, всю жизнь будешь радоваться!..

Прибежал запыхавшийся Володя:

– Сейчас придут! И дядя Флеган, и милиционер!..

Полина плюнула, скорее шофера уговаривать. А тот опять поперек:

– Да ведь моя машина решеткой не оборудована, для перевозки арестованных. Сама транспортируйся, пока не догнали…

Полина разом сменила обличье и уже с журчанием:

– Варюша, передай, милая, Любаше, что я завтра не приеду… А будет она на станции, пусть зайдет. У меня ваши консервы еще остались. Пусть заберет… Не забудь, родненькая…

И, воровато оглядываясь, за плетни, за кусты и – скрылась.

Васятка объявляет голодовку

Только собралась Любаша на почту, как ввалилась в избу соседка Фрося. Все егорята потеснились в углы и к стенкам: так обширна была соседка. Глядя на этот курган, заполнивший чуть ли не пол-избы, можно было подумать, что у тетки Фроси все не как у людей. Сердце тигриное, а желудок слонихи. И, видимо, до предела отягощен едой-то.

Жила Фрося в кирпичном доме под оцинкованной крышей. Когда-то эти хоромы выстроил лавочник Амплевич. В одной половине плодил он наследие, а в другой доходно торговал керосином, леденцами и другими копеечными товарами. После революции этот толстостенный дом, летом прохладный, а зимой теплый, был поспешно продан. И пошел из рук в руки. А теперь, похоже, навечно закрепился за Фросей.

Тетка Фрося слыла в Немишкине женщиной всеведущей. Зятек-то у нее фельдшер, так что о каждой болячке в селе и Фрося была наслышана. Да и сама она тайно промышляла повивальными делами и другими темными занятиями, о которых в селе говорили только шепотом.

А к тому же тетка Фрося еще и каждого человека насквозь видела. И до точности знала, сколько у бабки Матрены или там еще у кого курица яиц в прошлом году снесла, в какой избе самогон гонят, какая баба от нежелательной беременности избавилась, что и когда в сельпо привозят и куда все это расходится. И еще она в точности знала, когда война кончится и как будут Гитлера, раздетого догола, возить по всей стране, и оплевывать, и морозить, и морить голодом, чтобы познал он все муки, которые терпят из-за него люди. После этого и другие вояки подумают, как такое затевать!..

А раз тетка все знала, где мель, где яма, где что перехватить можно, то и жила сладко. На работу в колхоз не ходила. Зачем же нудиться, рассуждала, коли за твой пот и мозоли одни палочки-трудодни на листок пишут? А кроме того, она же «интеллигенка», зять-то ее почти доктор! И еще дите на ее, Фросиных, руках – шестилетняя внучка, за которой глаз да глаз нужен, потому что вся она научными хворями пронизана. Даже не каждый профессор может распознать ее болезни.

А пришла Фрося к Егоровым сковородку забрать. Уверяла, что еще живой Егорихе на денек дала.

– Теперь вот самой край как нужна, – сказала.

А на этой сковородке Любаша картофельные блины пекла. Но пришлось отдать, раз Фрося клялась, что сковородка ее. В точности никто из егорят не знал, кто истинный владелец. Фрося-то очень хорошо помнила всю эту историю, как лет пять назад попросила совсем еще новенькую сковородку у Егоровых на денек, а продержала три года. И так привыкла к ней, что уже собственностью считала. А незадолго до смерти Егориха попыталась вернуть свое добро. Тоже на денек попросила – не хватило совести обличить соседку, что присвоила чужую вещь.

И теперь, вторично завладев сковородкой, Фрося взялась громко и многословно объяснять, почему потребовалась ей эта посудина.

– У меня есть и другая сковорода. Тоже хорошая. Но эта поглыбже и пошире. В ней можно сразу полный котелок семечек изжарить. А их, семечки-то, горстку изгрызешь, и голод перебивается!..

– А зачем же полный котелок изжаривать? – спросил Васятка. – Один бы стакан на маленькой изжарили. И хватило бы вам голод загрызть. А мы бы на большой блины пекли…

– Экий ты, Васятка, прожорливый! – попрекнула курганистая соседка. – Сам маленький, а заришься на большие сковороды! Нехорошо так…

– А почему же нехорошо? – допытывался Васятка. – Мне и с большой сковороды мало достается! Нас вон сколько… А с маленькой-то теперь еще голоднее будет… А вам бы с маленькой как раз – похудели бы.

– Замолчи! – остановила говоруна Любаша. – Как заведется, хоть весь день с ним спорь.

– Плохо будет тебе, Васятка, жить с твоим языком! – участливо и с укором предсказала Фрося.

– А разве лучше без языка-то жить? – снова ввязался говорун.

– Известно, что лучше!

– Собаки и то вон языком себе еду зарабатывают. А вы своего кобеля утопите, если он брехать ночью не будет.

– Ну, чисто радио!.. Начнет с утра и до двенадцати! – всплеснула руками Любаша. – Нашлепаю по затылку – будешь знать, как старших переговаривать.

– А я тогда заплачу, и ты пожалеешь меня! – засмеялся Васятка. – Самой хуже будет.