Цвет жизни

Фрося обозленной коршунихой поглядела на говоруна и кивнула старшей: выйди, мол, по секрету поговорим. Любаше все одно на почту – вышла. А следом и Васятка шмыгнул. «Обо мне говорить будут», – подумал. Притаился в сенях, в щелку наблюдал и услышал, что Фрося наговаривала. Даже лицом побагровела и глаза пузырями вспучились.

– И чего ты, Любаша, маешься с ними? – шипела Фрося. – Рассовала бы всех по детдомам. И кормят там по рабочему пайку, и даже сытнее. И одевают, и в тепле будут…

Совесть мучила соседку, что обманно завладела сковородкой. Вот и хотела угрызение-то в груди вроде добрым делом приглушить.

– Они же малые! – горестно ответила Любаша и кашлять начала, словно едкого чаду наглоталась.

Фрося нашлась что ответить.

– Малые? Так ведь туда червяков только и берут!.. А взрослым нынче два этапа: или на фронт, или рубежи оборонные рыть… Вот ослобождение по тяжести имею, и то тычут, что при дите спекулирую!..

– Когда свою Галку отдадите, и я подумаю, как быть! – зло ответила Любаша. И как за крепким замком притихла.

Фрося хмыкнула:

– Сравнила! Нашей Галке каждый день дезинфекция приписана. А твои грубияны от всего заштрахованы. Их в тундру забрось – на одних комарах выживут…

– Вам один палец отрубить жалко, а мне всю руку еще больнее!..

Фрося что-то пожевала.

– Ой, девка, изнуришься ты в жизни со своим характером! Я ведь с добром к тебе и чистым сердцем… А не хошь милостыню брать, губи молодость на сопливцев! Они же те, старой, и черству завалюшку не подадут в протянутую руку! Щас видно, какие ястреба оперятся. – И почти шепотом: – А я бы склонила зятя…

Справкой обеспечит, что не в силах с ними по своей системе нервозной ты!.. И завтра же раскуешься от них, от цепей каторжных!

– До свиданья, – морозно ответила Любаша и возвратилась в избу. Села на лавку, задумалась: как быть? Тут и Васятка тенью в дверь. И вроде ничего не знает.

Морщилась Любаша: зачем вернулась в избу? Была какая-то важная мысль. И не могла вспомнить. Скользнула взглядом по ребятишкам – и сердце в комок, тяжело дышать стало. Ребятишки тоже глядят на сестру: что это мертвеет она? И во всех глазах – ожидание страшного, неминуемого.

– Если на обед не приду, сами тут хозяйничайте… Картошку сварите, – устало прошептала Любаша и подумала: нет, не за этим вернулась.

Хмуро и осужденно глядел Васятка на старшую. Любаша приметила его взгляд и вдруг вспомнила, что надо сделать. Зашла в спаленку, выдвинула сундучок из-под кровати, достала спрятанное письмо с похоронной о Числове, сунула в сумку.

– Чего в сундуке-то взяла? – спросил малышок. И послышалось в голосе его: вот ты и попалась.

– Что надо, то и взяла, – глухо ответила.

А самой и говорить не хотелось. То вчерашняя история с Полиной расстроила ее – всю ночь не спалось, а теперь еще Фрося клин холодный вогнала. И Любаша решила о похоронной: чего это я буду чужую беду таскать, когда и свою – нет сил!..

И как только вышла она, Васятка сразу тайну раскрывать:

– А я знаю, что она взяла в сундуке!

Все кинулись расспрашивать:

– Ну, скажи, скажи, если знаешь!..

– Кабы знал, не стал таиться! – подзадорила Марийка.

– Вот и скажу! – словно пригрозил кому-то Васятка.

И все выложил – что в сенях слышал и как понял разговор. Получилось, что Любаша вроде бы уже согласилась рассовать всех по детдомам.

– Как это рассовать? – затревожилась Марийка.

– У нас и своя изба есть! – восстал Алеша. – Очень нужен детдом!..

– А мы запремся и никуда не пойдем! – возмутился Володя.

– А милиция придет и вытащит! – зачем-то припугнул Васятка.

– Не будет, не будет рассовывать! – заплакав, крикнула Марийка. – Разве ей не жалко нас?..

– Может, и жалко, – согласился Васятка. – А думаешь, легко с нами? Сидим и сидим на ее шее… объедаем! Одной-то ей картошки на всю зиму хватит. Каждый день будет жарить, по сто блинов уминать!.. Тетка Фрося так и сказала: ты дура, Любаха, что кормишь их! Рассуй и катайся в масле… А из сундука взяла она документы, чтобы рассовать… Ей тетка Фрося уже справку дала, что мы чужие!.. – нафантазировал Васятка, не подумавши.

И чем больше егорята терзали себя, тем больнее было, что Любаша отказывается от них…

Тем временем старшая, ничего не зная, разбирала на почте письма, газеты, журналы, укладывала по порядку, как разносить. И попалось ей письмо Флегану Акимовичу от младшего сына Федора. Обычный солдатский треугольничек. Любаша давно заметила, что все последние письма от Федора были почему-то с разными обратными адресами и написаны то размашисто, то вроде бы трясущейся рукой паралитика, то печатно, или вдруг, как вот сегодня, женской красивой вязью.

Раздумывать было некогда, и Любаша побежала в правление. Отсюда начинала разноску. Но Флегана в кабинете не было.

– Приболел он, – сказала Марфуша, уборщица и сторожиха. – Все что-то жаловался да о сынах опять заговаривался. Будто опять звонили ему из штабу, как воюют сыны! – горестно вздохнула Марфуша и даже отвернулась, чтобы скрыть расстройство.