Цвет жизни

Марфуша много знала о Флегане. Ведь день и ночь в правлении, все на глазах, и кто о чем шепчет, слышала. Знала: третий сын Федор, последыш, еще живенький. Вот уже полгода лежит в госпитале без рук, без ног. Обрубок недвижимый. Ездил один немишкинец в Тамбов, в госпиталь, к своему сыну, да там и узнал о Флегановой боли. Уже закончилось лечение Федора. Что могла медицина – сделала. И начальник госпиталя уже звонил в район, а потом и в колхоз, спрашивал, как быть. Если, дескать, родственники откажутся от Федора, то его тогда отправят в дом инвалидов Отечественной войны.

А как узнал Флеган об этом, может, с неделю ночами до рассвета засиживался в правлении. То за волосы седые ухватится, то, как зверь, – из угла в угол. Только одна Марфуша и знала об этих пытках. И еще столько к утру начадит куревом, словно вот печь топили, а труба закрыта была.

После тех ночей поехал Флеган в область, вроде на совещание. А сам в Тамбов. Эту отлучку разрешил ему секретарь райкома, но по просьбе старика уверял, что тот в распоряжении обкоме был.

Повстречались отец с сыном. А как то свидание проходило, мало кто знает. Лишь одно достоверно – под большим секретом признался старик Марфуше, что сказал сын:

– Ты, папаня, теперь не горюй обо мне! Песня моя вроде бы спета. И остался один припевчик. Управляй лучше доверенным тебе колхозом, а уж я буду всем обеспечиваться в инвалидном. Там и уход специальный приспособлен… И кинокартины будут показывать… А может, даже повышением образования займусь. Глядишь, и среднюю школу окончу, аттестат зрелости получу… Может, хоть краюшек жизни, а отломится. А в колхозе только пейзаж портить буду!..

А вот что это за «пейзаж», Марфуша не допросила.

Когда Любаша пришла к председателю домой, он завтракал. Наварил картошки в «шинелях». Очищал картошку и вилочкой подхватывал. И еще стоял на столе чай, чернее дегтя.

Флеган жил один. Жена давно бросила его, лет за десять до войны. И он не стал искать себе второй помощницы в жизни. Понимал – кому он нужен, безглазый, однорукий? Один вырастил сыновей. Но когда приходилось ему заполнять какую-нибудь анкету, то всегда писал, что женат. А если спрашивали:

– Тогда где же супружница ваша?

– А у меня и жена и любовница – артель «Красная нива», – скажет и усмехнется. Понимай как хочешь.

Избу Флегану убирала его родственница Варвара, мать четырех дочек-малолеток, муж которой вернулся с фронта сильно обожженным и работал теперь в артели инвалидов. Эта родственница и готовила Флегану. А он – то какой подарочек девчатам сделает, а то и весь свой заработок пополам с Варварой разделит. Зато уж изба его содержалась лучше, чем даже при жене.

Как вошла Любаша, сразу в глаза ей бросились три увеличенные фотографии на стене. Парни, снятые на них, как живые, весело глядели на почтальонку. Один, курчавый, на поэта Есенина похожий, – это и был тот самый Федор, что письмо прислал. А от двух других старик уже никогда не дождется весточки, сколько бы ни рассказывал он о звонках из штаба и о подвигах…

Прежде чем читать письмо, Флеган пригласил девушку к столу.

Любаша начала отказываться, уже завтракала вроде, уже сыта.

– Ну, ныне такие завтраки, что и десятый ходом пройдет!..

– Нет, нет, спасибо, Флеган Акимыч!.. Я заходила в правление, а Марфуша сказала, что вы приболели… Вот я и на дом принесла. Может, письмо-то важное, подумала.

– Покушаешь, тогда и спасибо ценней будет. А что домой принесла – это хорошо! – Налил старик стакан чаю девушке, кусочек сахару рядом со стаканом положил. И пол-литровую баночку с молоком пододвинул. – Может, с молоком хошь? А хошь – вот с пышкой. Это Варвара мне испекла. Отведай-ка…

Любаша еще пуще отказываться. И Флегану обидно стало:

– Ай брезгуешь? Я не больной! Я только старый… Совсем до нутра досушился. Скоро и на растопку можно пустить. Все польза будет! – пошутил он.

Так и уговорил. Присела Любаша к столу. Чай ожигал, горчил заваркой. От пышки почтальонка отломила только краешек. А сахар взяла. Даже удивилась, какой он сладкий. Последний-то раз сладкое пробовала, когда тетка Полина приносила конфеты за теленка. Пила чай маленькими глоточками, растягивая удовольствие.

И еще наблюдала, как старик письмо читал. И без того бескровным Флеган был, а теперь и все остаточки отхлынули. Такой белый стал, как и волосы на голове. «Да, не очень-то радостная весточка пришла!» – сжалось сердце у девушки. Вот и рука, костистая, изморщенная, заметно задрожала. И тыльной стороной под глазом утер.

Дочитал Флеган, и совсем туча накрыла его. И опять начал листок треугольничком складывать, как был. Словно обратно отдать хотел. Только пальцы его одинокой руки не очень-то слушались. Пропала их ловкость. Так и не сложил треугольничка.