Цвет жизни

А обтучился Флеган потому, что сын Феденька, младший, окончательно отсек себя от дому. Не жди и не надейся, отец! Вот что написал. И все же Флеган скрепился, ни слова не сказал. Это его боль. С ним она и останется. И без того тягот у народа через край. А если все будут растравлять друг друга, так какая ж это жизнь будет? И работа не пойдет, и никакой победы тогда не жди! В разор придет страна. И еще подумал седой: может, это даже лучше, что в дом инвалидов-то? Вот прикончат Гитлера, уйдет он, Флеган, с председательства и поселится поблизости инвалидного. И станет встречаться с Феденькой. Будут согревать друг друга. А теперь надо о делах стараться. Никогда Флеган крыльев не опускал и не поддастся!

Будто обручем железным сковал себя.

– Чайку-то подлить еще?..

Девушка испугалась ожигающего взгляда Флегана, быстро поднялась. Может, с таким вот взглядом люди под расстрелом стоят, о победе думают.

– Да ты сиди, сиди! – упрашивал Флеган. – Мне вроде бы легче с людьми… Вот ты зашла, и вся хворь вразбег!..

Любаша снова присела. Припомнились слова деда Якова, завхоза, когда он, кидая на воз солому, повторял: «Топчи, топчи!» Так и у Флегана получилось: сиди, сиди!

– Наверное, плохую весточку принесла вам, Флеган Акимыч?..

Старик вновь в обруча заковался.

– А кто ныне, Любаша, хорошие-то получает? – отмахнулся, словно от тучи комариной. – Сынов моих видела? Вот они!.. Это Ваня, это Саша, а это младшенький, Федя… Феде-то еще двадцати нету… Иван и Саша на поручениях. По тылам все больше разведуют! Не по каким-нибудь пустякам… А надо всю подноготную вражеской дислокации достать – начштаба их посылает. Вот возвернутся – три свадьбы сразу! А Федя сейчас в госпитале. От него письмо. Но уже… на поправку пошел! Так… контузия небольшая… Врач так и сказал, с твоим организмом, говорит, до самого Берлина дойдешь!..

Лицо Флегана опять до белых волос обескровилось…

Весь этот день, обегая деревни, почтальонка усталости не чувствовала. Вспомнит Флегана, его рассказ о сыновьях, и словно кто-то поднимет ее и несет. И даже похоронная, что сумку тяжелила, уже не так мучила.

Снова прошла мимо Числовых. Решила: пусть еще повоюет снайпер, павший смертью храбрых, как и сыновья Флегана воюют. Пусть продолжает Николка рассказывать, какой у него бесстрашный отец, что ему и зима не зима и огонь не преграда.

Одного не знала Любаша, что Николка уже давно не рассказывает о подвигах отца. Все надежды, которыми он жил когда-то, погасли. И теперь в его душе, как вот в заброшенном дому, гуляют стылые хмури…

Вернулась Любаша домой и только теперь о себе подумала, как устала. А тут еще тревога. Что это ребятишки нахохлились? Может, беда? А может, на обед не приходила и никто их, голодных, не накормил? Вот они и злобятся, как ястребки отощалые.

Развела костёрик на загнетке. Начала блины печь. Как и всегда – первый Васятке. А он глаза воротит. И враждебно:

– Сама ешь!..

– Это почему же? – удивилась. Никогда говорунок таким гневным не был. – Блин малый? Большую-то сковородку забрала тетка Фрося. Зато малых больше будет!.. Володя, тогда ты бери.

Но и Володя отошел и отвернулся. Пробурчал:

– Раз Васятка не хочет, и я не буду!..

– Сговорились? Бери, Марийка, пока не остыл…

– Я сытая!.. – хмуро еле выговорила девчушка, такая голодная и обессиленная была.

– А кто накормил вас? Опять Полина была?!

– Мы лучше умирать будем! – изо всей силы крикнула Марийка. И посыпался из ее глаз светлый горошек, стеклянистый. Да так много слезинок тех, никогда вроде больше не было.

– Что с вами?! – испугалась Любаша.

– Все равно теперь нам гроб!.. – вслух раздумывал Васятка.

– А с чего помирать-то вздумали? – все больше пугалась старшая.

И Васятка открыл тайну. Запинаясь, рассказывал:

– Мы все равно в детдомах жить не будем!.. Хоть ты и рассуешь нас… Сговоримся и в лес убежим… Наслаждайся! Ешь одна картошку!.. Вари… в масле катайся!.. А нам теперь все равно!..

Марийка ревела, уже не сдерживаясь.

– Ой, какие же вы глупые! – смеялась и плакала с ними Любаша. – Да кто это вам сказал? Я их распихивать буду! Ну и глупыши! А я-то думала, вот подрастут мои надежные братики и сестренки, а я старая буду, старее бабки Матрены, и они меня докормят! Не бросят, в обиду не дадут! А они, глупыши, умирать!..

– Мы-то докормили бы!.. – сдавался Васятка. – Мы бы тебя триста лет кормили!..

– Ну вот что… Берите по блину все, и кто первый съест, тот и докормит меня. Ну… раз, два…

До трех Любаша не досчитала – разом блины расхватали.

Гвардейцы пришли

Пришло время готовить Васятку и Володю в школу. Володе еще год назад надо бы за парту сесть. Но был он таким квелым, что Анна Петровна, учительница, печально задумалась и решила:

– Пусть еще годок подрастет.

– А я уже рисовать умею! – сказал квелышок. И показал тетрадь со своими картинками.

– Смотри-ка, художник! – похвально воскликнула Анна Петровна, разглядывая рисунки. – И солдатики – как живые!..

– Это наш папаня на фронте танк подбил! Это я папаню нарисовал… А это он Гитлера штыком подвздел. Вот как он!.. А это раки, а это красноперки. Я в каждом письме папаню рисую…