Цвет жизни

– Кому-то, может, все равно, а кому и нет… – еле выговорила.

– А кому же это нет? – спросил Николай с нарочитым холодком.

– Хотя бы мне!

– А почему же это тебе не все равно? – Голос Николая выдал. Прорвалось тайное. Как вот судьба решалась: сбудется все обдуманное, мечтами согретое или стоять ему одиноко на самом холодном яру, а то на припеке, пока гроза не расщепит, пока зной да ветры до самой крохотной зеленой крапинки не оборвут всего…

Любаша чуть не заплакала.

– Ну, если не видишь, что мне не все равно… тогда…

– Ты терпеливая! Полтора года почти… письмо-то с похоронной носила, – вроде как не услышал ее Николка…

– А ты бы спросил, какая это тяжесть была?! – с горечью попрекнула Любаша.

– Тебе, конечно, видней: ты носила…

– Потому и носила! – воскликнула. – Видела, как валятся люди от этих похоронок!..

Начинало вечереть. Любаша взяла сумку, давая понять, что пора идти ей.

– В Немишкино пойдешь?

– А куда же еще идти?

– Я тоже иду туда… Провожу.

– Зачем же на ночь глядя? Вроде и без провожатых дойду. – А в душе полыхнуло…

– Не было бы там дел, не пошел бы… – уклонился Николай.

Долго шли молча. Перебросятся двумя-тремя словами-пустышками и опять молчат. И чем больше молчат, тем в сердце-то огнистее у каждого. Любаша пересилила себя.

– Письма-то кому-нибудь будешь писать, как в армию уйдешь?

– Обязательно! – оживился Николай. – Все из армии пишут, и я буду…

– А кому?..

– Матери, конечно… Сестре…

– А чего же так мало адресатов? – спрашивала, не поворачивая головы. – Надо больше писать!..

– Может, и больше буду…

– А кому же больше будешь?..

– Ты почтальонка… Тогда узнаешь. Тебя-то мои письма не минуют!..

– А я их вскрывать буду и прочитывать! – в шутку пригрозила.

– Пожалуйста, читай сколько угодно! У меня секретов не будет…

– Так уж и не будет?..

– Разрешаю… Вскрывай, договорились…

– Какой же мне интерес в чужие письма соваться?.. – начала отступать Любаша. – Нам это и по инструкции нельзя.

– А я тебе доверенность выдам, что разрешаю! А потом…Потом в этих письмах будет и для тебя кое-что интересное…

– Нет, чужие письма… я не вскрываю! И не буду! Зачем это?..

– Тогда так договоримся… Я тебе пришлю пять-десять штук. И если… заинтересуешься, понравятся… ответишь! Согласна?

– А будут ли интересными?…

– Да уж постараюсь! – воскликнул Николай.

– Наверно, коротенькие будешь писать?..

– Почему же коротенькие? По целой тетради!.. Почитать устанешь.

– В армии надо служить, там некогда большие письма писать…

– А я уж знаю, какой там распорядок! И на личное время часы бывают… Каждый день буду сочинять!

– Еще смеяться начнут в вашем полку! – вроде испугалась Любаша. – Скажут: какой-то писатель завелся…

– Пусть смеются! А я открыто… Всем буду говорить. Любаше письмо пишу! Чего стесняться-то! Это же не нарушение дисциплины…

– Раза два напишешь и заленишься…

– Э… плохо меня знаешь! – воскликнул Николай. – Я тебя засыплю письмами!..

– Так я тебе и поверила! – возразила Любаша. А сама уже как бы держала в руках такой ворох конвертов – и в сумке столько не унести, за всю ночь не перечитаешь. А говорила другое: – Это только Карл Маркс своей невесте каждый день писал… По радио передавали…

– А я чаще Маркса буду… И Энгельса в придачу! Одна будешь получать больше всех немишкинцев! Вот сейчас скажу тебе такое, что сразу поверишь!

– Скажи… Может, и поверю. – И шаг замедлила. То ли сердце заколотилось, то ли голова кругом пошла…

– Но это… это надо сказать очень тихо! На ухо!.. – прошептал Николка.

– А почему же тихо? – трепетно посмеялась Любаша. – Всё равно здесь никто не услышит. Лес кругом!..

– Нет… Только на ушко…

Он как-то неловко обхватил голову девушки и поцеловал. Еще и еще… Любаша только чуть всплескивала руками…

– Вот и сказал!.. – воскликнул Николай.

– А я… ничего не слышала! – засмеялась девушка.

И тогда Николай сказал все, что хотел. Неуклюже, осторожно выбирая самые красивые слова…

Любаша высвободилась и побежала. Николка быстро нагнал. Взял ее шершавенькую ладошку в свою, загрубевшую от работы. И пошли рядом.

Вот и Немишкино.

– Ну… иди! – махнула Любаша, прощаясь.

– Еще провожу тебя… немножко!.. До дому доведу!..

– Нет, Коля, не надо до дому!.. Поздно уже…

– А почему не надо? – допытывался.

– Боюсь… коротенькие письма будешь писать! – засмеялась девушка. – Какой ты непонятливый!.. Об этом же нельзя громко говорить!..

– Тогда… тогда шепни на ухо!..

Любаша, как и до того Николай, «шепнула». И побежала.

Крадучись, темным видением вошла она в избу. Прислушалась. Ни вздоха, ни шороха, кроме размеренного тиканья часов. Затаив дыхание, боясь разбудить спавших, легла на койку.

А отец-то все слышал. И как вошла, и как прислушивалась. И Варя слышала, и все егорята. Час назад, когда ложились спать, прибежал с улицы Васятка и сказал, что видел Любашу с Николкой, что ходят они от моста и до больницы, как привязанные друг к другу. И хотя эта весть взволновала и отца, и старших Егоровых, но почему-то все промолчали. Словно каждый подумал: а что диковинного? Нравится им, и пусть ходят! И теперь, когда Любаша вернулась, каждый по-своему переживал за нее.