Цвет жизни

– Я же сказал тебе, нет у меня никакой квалификации, – начиная смелеть, объяснял Гена. – Ничего не умею делать.

– Вот и неправда, – ответила девочка. – Я говорила с твоей мамой, когда она приходила в школу. Знаешь, как она хвалила тебя!

– Как? – заинтересовался Дроздов.

– Говорила, что ты мастер на все руки.

Гена улыбнулся и стал отнекиваться:

– Мать наговорит, только ее слушай… Ну что… умею воду носить, землю копать, посуду мыть. Ну что еще? Полы подметать… Вроде всё. Может, на сборе показать еще, как я умею помойное ведро выносить?

– Ты опять со своими шуточками… Но знай, Гена, если подведешь меня, будем разговаривать… на совете отряда! – предупредила Люба.

Гена рассмеялся:

– А вы разве до сих пор на советах отряда молчали?

– Некогда мне пересмеиваться… Что хочешь, то и делай. Уговаривай тут каждого… – Люба обиженно отвернулась в сторону.

Он подумал, что получается нехорошо, что шутить надо бы как-то помягче. Девчонка ведь! И что теперь делать, извиниться? Нет, сама же потом будет смеяться, что он раскис, послушным кутьком стал…

Гена молчал, виновато оглядывая комнату, украдкой раздумывая, как бы поправить дело. Молчала и Люба, мяла платочек в руках, словно вызвали ее к доске и она на виду у всего класса не может решить простенькую задачку.

– Люба… Ты это… Мой инструмент видела? – нарушил молчание Гена.

– Какой инструмент?..

– А вот какой… Сейчас покажу! – он засуетился, полез под кровать. С большим трудом выдвинул на середину комнаты тяжелый ящик. Бережно раскрыл его. Разрумянившийся, с загоревшимися глазами, сказал:

– Вот смотри.

Ящик был заполнен аккуратно уложенным инструментом. Тут были и ручные тисочки, и новенькая ножовка. По ранжиру лежали напильники: большие и совсем крошечные, какие можно увидеть только в часовой мастерской.

– Где это ты столько набрал? – удивленно спросила Люба, склонившись над ящиком.

– Отцовский. Он знаешь, какой мастеровой был? Любую машину мог отремонтировать!.. – стал с гордостью гордо объяснять Гена. – А когда бои начались под Сталинградом, мама смазала весь инструмент и зарыла ящик. Дом наш сгорел во время бомбежки. Все начисто погибло, даже кирпичи от печки танки покрошили гусеницами. Когда после боев мы вернулись в Сталинград, отрыли ящик. Больше у нас ничего не осталось. Но мама не стала продавать инструмент. Пусть, говорит, как память об отце останется…

– А это тоже его? – спросила Люба, вынув из ящика помятый солдатский котелок.

– Папин, фронтовой!

– Ген… А ведь отец твой погиб на фронте… Как же тогда он котелок мог прислать?

– Никто не присылал – привезли его. Долго рассказывать.

Гена помолчал, пристально посмотрел на котелок и чуть сбивчиво заговорил:

– Понимаешь, когда мы с мамой делали кирпичи саманные для постройки этой вот хаты… Глину месили с соломой… Уже стены начали выкладывать… Тогда, помню, пришли к нам дядя Федя, Григорий Степанович и Миша Крылов. Да ты их все равно не знаешь… Они вместе с папой на фронт ушли. А домой вернулись без него… Они в Сталинграде тракторный завод восстанавливали. После и нас через адресный стол нашли. Они нам и лес выхлопотали через горсовет, и дом покрыли шифером, и рамы, и двери сделали, очень помогли в память о своем друге, папе нашем… Все много рассказывали о нем, как он их на фронте прикрывал…

– Как это прикрывал?

– Разве не знаешь, как на фронте прикрывают? – удивился Гена и рассказал, как в бою погиб его отец, спасая товарищей. Потом он снял со стены фотографию в рамке и показал ее девочке:

– Это папа, а это я, – объяснял он. – Видишь, какой я был? Меня тогда Жучком называли. Только еще ходить учился. Сфотографировались мы, и папа на фронт ушел…

* * *

Когда Люба уходила, Гена подал ей на прощанье руку. Ладонь у нее была маленькая. Он вдруг как-то ни с того ни с сего густо покраснел… Смущенно посмотрел по сторонам и как бы случайно сказал:

– На сборе не подведу, не беспокойся…

Только девочка вышла во двор – Гена к широкому окну. Вон она, светловолосая, тоненькая, прошла через двор, закрыла калитку. Уже на улице обернулась и посмотрела на дом. Гена в момент отскочил от окна, стал ходить туда-сюда по комнате. Затем выдвинул ящик стола и с еще большим усердием продолжил ремонт ходиков. На этот раз он все установил правильно. Взял масленку от швейной машины, смазал механизм, прибил циферблат, закрепил стрелки и повесил часы на стену!

Наступила тревожная минута. Пойдут часы или нет? Гена качнул маятник. Часы затикали. Идут!.. Радостно забилось сердце. «Тик-так, тик-так, тик-так…» – отсчитывал маятник. Но размах его становился все меньше и меньше, как будто покидали его последние силы.

Гена откинул волосы со лба и недружелюбно посмотрел на часы, как глядят на обманщика. Еще раз качнул маятник, только теперь посильнее. Кружочек маятника поболтался немного подольше. И снова остановился.

«Может, корпус неровно на стенке висит?» – Гена несколько раз подвинул его вправо-влево. Не помогло.