Цвет жизни

В дверях небольшие круглые оконца – волчки. Через них надзиратель может, не отпирая дверь, заглядывать в камеру, наблюдать за арестованными. Сейчас в некоторые волчки кому-то из арестантов удается ненадолго увидеть новичка. Из одного конца коридора несется песня, печальная и приглушенная, как из подпола. С другого конца доносится ругань и чей-то громкий спор.

Но вот надзиратель остановился около двери, на которой белой краской были выведены цифры 21, а рядом, мелом, еще одна двойка, в скобках. Резко щелкнул замок, лязгнул засов, и надзиратель втолкнул Тараса в камеру.

Глава шестая

Базарная площадь роится, гудит. Народ толчется на ней, как загнанное на тесный баз стадо. По краям площади – большие лабазы, магазины, в середине кривыми рядами тянутся мелкие лавчонки. Стоят воза свежего пахучего сена. Далее молочные, зеленные и прочие ряды.

Криками, руганью, поросячьим визгом, ржаньем лошадей перекликается древняя царицынская площадь.

Самая большая толчея за мучным рядом. Здесь так густо от скопившегося люда, что, кажется, можно ходить прямо по головам. Одни это место базара называют «бешенкой», другие – «кружилкой», «вшивым рынком».

Здесь прямо на земле навалены груды изъеденного молью и мышами тряпья, старой обуви, домашней посуды, книг и множества других вещей. Торговцы и торговки расположились со своим товаром длинными рядами. Между ними толпятся покупатели, зеваки, продавцы товара с рук.

Бояринцев не торопясь пробирается мимо ворохов старья, чутко прислушивается к разговорам, выкрикам, подозрительно оглядывает неблагонадежных.

Вот он остановился около седого старика, который вытащил на базар груду истрепанных книг и пальто, уже потерявшее свой первоначальный вид и цвет. Усевшись на корточки, Бояринцев вяло перебирает не особо интересующие его книги. К старику юрким голодноватым воробышком подскакивает еще один покупатель – мужичок в широких, как у грузчика, шароварах и в плотно обтягивающей талию ученической куртке.

– Сколько хочешь за эту рухлядь? – спрашивает он и начинает разглядывать пальто на свет, пересчитывать заплаты.

Старик сначала просил пять рублей, потом трешницу, наконец съехал на два рубля. Теперь он чешет затылок и безнадежно машет рукой:

– Крайняя цена полтора рубля…

Но бывалый покупатель и тут несогласно свистнул, дескать, загнул старина. Снова рассматривает пальто на свет. Локти почти насквозь протерты.

– Не новое… – вздыхая, соглашается старик. – Но перелицевать еще можно.

Просунув в растрепанную петлю палец, покупатель с невозмутимым видом продолжает:

– И петли – тово…

– Да это ничего… Дырки-то, их залатать можно, а петельки на ином месте прорезать, – пробует найти выход старик.

Но покупатель гнет своё:

– Работа большая… И вида не будет.

В уме он подсчитывает, сколько потребуется ремонту.

– Пятьдесят копеек, – тоном окончательного решения наконец произносит покупатель, передавая пальто старику и вытирая, как от грязи, руки об свои шароварища.

Старик вздыхает, качает головой:

– Да что ж я на эти деньги сделаю? Дома-то у меня два рта кроме меня. Пожалей, мил человек, не для себя продаю, внучатам на хлеб. Отец-то их на войне, уж три года мается…

Бояринцев, полистывая роман «Война и мир», вдруг схлопнул книгу, стал прислушиваться к торгу.

– Ну ладно, четвертак прибавлю на внучат.

Торг длится еще минут десять. Вновь и вновь обладатель шаровар и ученической куртки поднимает к солнцу пальто и находит новые дыры…

Наконец, обрадовав зевак, седой соглашается отдать пальто за семьдесят пять копеек. Получив деньги, он тщательно их пересчитывает, кладет поглубже в карман, всё так же безнадежно качая головой.

А мужичок в ученической куртке уже распушившимся воробышком летает в толпе и громко кричит:

– По случаю, по дешевке, демисезонное пальто диагональ. Пять рублей!..

Бояринцев, не услышав ничего подозрительного, решает уходить. Но вот его глаза задерживаются на потрепанной книжке в ободранной обложке. На титульном листке выцветшие буквы: «Русская история». Бояринцев перелистывает учебник, и его скучное лицо начинает оживляться. Почти на каждой странице он находит портреты царей, полководцев и патриархов. И все они чьей-то смелой рукой разрисованы. Одному подмалеван, как пьянице, нос, другой повешен за веревку и выпустил язык. А императору Николаю и царице подрисованы длинные уши…

Бояринцев в радостном волнении от такой находки.

– Сколько ж вы, отец, хотите за эту книжечку?

– Пятак, – без раздумий отвечает старик.

Бояринцев, не торгуясь, платит и, окрыленный надеждой, что напал на нужный след, осведомляется:

– Может, у вас еще какие учебники дома имеются?

– Как же, целый ящик, – добродушно хвалится старик. – У меня сын был охоч до грамоты. И география и арихметика. Закон Божий, конечно… Разные ученые книжки есть. И прямо умористые тоже есть. Как, бывало, начнет он, сын-то, мне рассказывать… Будто человек от собаки или там от обезьяны произошел. Откуда же от обезьяны, когда у человека-то хвоста нет!

– Вот-вот, мне такие и нужны, – обрадованно заторопился Бояринцев.

– Завтра же принесу.