Цвет жизни

Но ни парохода, ни баржи, ни другой какой лодки… Лишь ворочаются глыбы волн, и нет им конца. Кажется всё, все силы иссякли. Впору бросить весло и нырнуть за ним вслед… Прерывисто вырастают в памяти сначала лицо отца, потом веселый Казаков, за ними следует Тарас и напоследок коряжий утопленник… Руки всё более коченеют, они уже с трудом держат весло.

Чтобы забыться, Надежда гребет и считает, сколько раз она взмахнула веслом, но счет путается.

В темноте трудно разобрать, много ли осталось до берега. И хотя волны стали мельче, ослабевшая Надежда не замечает разницы. Ее лицо мокро от слез и воды, голова кружится, перед глазами пляшут уже не волны, а какие-то чудовища. Они стаями налетают на нее, топчут… Постепенно пропадает ощущение холода…

Погрузив в очередной раз весло в воду, Надя, еще не совсем осознав удачу, с измученным облегчением вскрикнула:

– Дно!.. Дно!.. – И вся задрожала. Но тут же выпрыгнула из лодки и с невесть откуда взявшимися силенками потащила ее к берегу. – Миленькая, приплыла… Дно, дно… – лепечет она, как безумная.

Еще несколько саженей, и лодка уперлась в сушу. Надя, насколько смогла, вытащила ее по песку на берег, с трудом раскачала, сумела накренить, выплеснув почти всю воду.

Взяв мокрый зембель, девушка побрела к кустам. Там скинула с себя все до рубашки и, выбивая дробь зубами, стала выжимать одежду трясущимися, как у лихорадочной, руками…

Затем, одевшись, она бегает до устали, кувыркается, стараясь согреться. Достает из зембеля намокший хлеб, колбасу, жадно ест, отчаянно пляшет, чуть ли не катаясь по земле… Разогревшись, видит, что у берега волны совсем небольшие и можно двигаться дальше. Да и ветер вроде стихает. Мысль, что теперь она может добраться до острова и там в тепле отдохнуть сполна, вселяет в нее бодрящую радость.

Надежда опять с трудом пихает лодку, на этот раз обратно, и садится за весла. Первое время руки как деревянные, но потом разминаются, и лодка помалу движется вверх, краем берега.

Надежда думает о встрече с отцом, о том, как он приготовит ей постель и она зароется в теплое одеяло. А потом отец согреет на загнетке чайник и будет поить ее. Затем станет внимательно набирать текст прокламации, а она будет рассказывать о том, что испытала, как думала о смерти, как отгоняла ее… И отец, как всегда, будет повторять:

– Ты у меня не девка, а прямо орел.

И хочется Надежде, чтоб об этой ее переправе через грозную Волгу узнали и Казаков, и Савин. И Тарас Квитко тоже…

После давней встречи в сквере она часто вспоминала бойкого черноглазого паренька. Надежда не могла выполнить своего обещания и принести Тарасу книжку, потому что в тот вечер и в последующие дни она по поручению Казакова перевозила на остров печатный станок, бумагу и другие нужные отцу вещи. Но почему-то верила, что рано или поздно, но она еще встретится с Тарасом, будет давать ему книжки. А там, глядишь, смышленый, много испытавший и смелый парень пригодится их организации, сам решит вступить в нее.

Мысль снова возвращается к отцу. Напившись чаю, она крепко уснет. Отец поправит одеяло, а затем скинет с себя солдатскую фуфайку и еще теплее укроет дочку… Эти мысли прибавляют сил, и Надя гребет забористее…

Уже светало, когда лодка наконец пристала к острову. Надя завела лодку в густые прибрежные кусты и, схватив мокрый еще зембель, быстро пошла знакомыми тропками. Вот еще один поворот, и уже виден домик, сейчас кажущийся ей избушкой из сказки…

Надя легко толкает дверь и замирает на пороге.

Полы в избушке расковыряны, развалена печь, разбит сундук, где хранился шрифт, постель перерыта…

– Обыск!.. – охнула девушка. – Арестовали!..

Сердце забилось больной тревогой. Надежда с перемешанными в душе страхом и ненавистью выбежала из домика. Кругом ни души.

«К Казакову… Сейчас же…» – стучало в голове Нади. Рванувшись обратно к лодке, она на секунду остановилась, увидев, как вдали вставало над Заволжьем огромное, кажущееся кровавым солнце. А совсем недалеко от берега медленно, словно покидая сон, двигался по равнодушной Волге пассажирский пароход.

Глава седьмая

В камере, куда был посажен Тарас, находились два арестанта. Один низенький, очкастый, другой – не выше первого, но такой, что и двоим не обнять. Морда, как определил Тарас, давно кирпича просит. В эту пышную физиономию были вправлены голубоватые кукольные глаза.

– Молодой, а уже… – укоризненно покачал большой головой голубоглазый. – Это ж по какому же случаю угодили сюда? И как величать вас прикажете?

– Тарасом… Политический я… За распространение революционной литературы, – отрапортовал Тарас, припомнив жандармскую фразу.

– Вы? Революционер? – удивился очкастый, вскочив с койки. Скинув окуляры, он торопливо стал их протирать, словно желая поскорее убедиться, действительно ли перед ним политический.

Но еще больше удивился голубоглазый и как-то придушенно прошептал:

– Анархист будете? Или… из террористов? – Он сидел на койке, взирая на только что развязанный узелок с передачей: сыр, булки, яйца, печенье, конфеты. Его испуганный вид развеселил Тараса, он непринужденно сел рядом.