Читаем Цвет жизни полностью

Войдя в камеру, он удивился, не увидев в ней купца и техника. Их, оказывается, уже выпустили. На койке лежал один Зотов. Он был весь в синяках и перевязан тряпками.

Тарас тотчас же сбросил с себя сырую, пахнувшую гнилью одежку и упал на койку. К нему стала возвращаться бодрость, и уже чудилось, что он на воле, выйдет сейчас на улицу и понесется вперед, набирая полную грудь свежего воздуха.

Чайник был полон воды. Тарас, намочив рубашку, выжал ее над парашей и стал обтираться и промывать ранки, которыми было усеяно все тело. Стало полегче.

Вечером Тарас разговорился с Зотовым и узнал, что три дня назад его на допросе сильно избили, в камеру еле доволокли, сам он идти не мог. И только теперь начинает понемногу двигаться.

На другой день надзиратель выпустил на гулянку только одного Тараса. Парнишку это явно озадачило: с чего бы такое?

За тюремным корпусом был узкий, как коридор, дворик. С двух торцов торчали часовые. Надзиратель в одиночку проминался вдоль массивной стены, наблюдая, как прогуливаются арестанты, которые как-то смирно, механически ходили гуськом взад и вперед по вышарканному за много лет «тротуарчику»…

Выведенный в первый раз после карцера «погулять», Тарас с наслаждением вдыхает свежий воздух. Небо чистое, безоблачное. С крыши корпуса днем уже сочится вода, падая вниз безудержными каплями. Слышно, как где-то бойко чирикают воробьи. При первых признаках весны лица арестантов особенно тоскливы…

– Сейчас бы на волю… – вздыхает Тарас. Теперь-то он окончательно уверился в том, что на свете нет ничего лучше, чем свобода, воля. И невольно начинает сверлить сознание мысль о побеге… Но как? Корпус и стены, фигуры часовых и надзирателя моментально рассеивают разыгравшуюся фантазию. Эх, вырваться хотя бы на несколько дней, а там будь что будет.

Как только за Тарасом закрылась дверь камеры, он тут же спросил дядю Антона:

– Почему они тебя так стерегут?

– Моя песенка, видно, спета, – мрачно заключил Зотов. Но все еще продолжал шутить: – Меня, брат, не сегодня-завтра на веревочку, проветриваться повесят. Нагуляюсь на ветерке…

Тарас ужаснулся. Он решил, что Зотов должен узнать историю с похищением чемодана. И не медля начал рассказывать ее во всех подробностях. К удивлению, Зотов ничуть не обиделся. Он даже улыбнулся, повеселел:

– Молодцы! А я иду в то утро, смотрю, вся улица запружена, люди подбирают прокламации. Полиция разгоняет, свист, крик… Мой чемодан летит в сторону, пустой и разбитый. Выходит, ты революционер поневоле. И как же быть теперь? – Зотов задумался.

– Что… теперь? – непонимающе переспросил Тарас.

– Я считаю… на допросе тебе надо рассказать всё, как было. Укажи прямо на меня. Мне один черт конец, а тебя, глядишь, выпустят. – Зотов испытующе поглядел на Тараса.

– Не… Так не пойдет, – решительно покачал головой Тарас. – Да и не поверит жандарм этот. Я уж ему по-разному плел. Одно твердит: «Врешь, твой отец был бунтовщик, и ты в него. У меня, говорит, есть точные сведения, что ты в их организации состоишь».

– Ничего, парень, выйдешь, – уверенно заметил Зотов и с сожалением добавил: – Одно плохо, с пути ты сбился…

Оба замолчали. В камере стало как-то особенно тоскливо. Дядя Антон, подсунув руки под голову, лежал на койке и чуть слышно напевал:

Зовет меня взглядом и криком своим,И вымолвить хочет – давай улетим…

Голос у старика был неважный, но слова песни заставляли сжиматься сердце. От самых разноречивых мыслей, теснившихся в голове, Тарасу становилось невмоготу. Хотелось встать и сказать старику: «А давай и вправду улетим!..»

Тарасу принесли передачу – краюшку хлеба и записку. На бумажке было написано всего несколько строк печатными каракулями.

Прочитав записку, Тарас побледнел. Затем он скомкал бумажку, порвал ее и бросил в парашу. Ухватившись за голову, он вдруг закружил по камере и, упав на койку, зарыдал громко и безутешно.

– Да ты что, парень… что? – попробовал его успокаивать Зотов. Он взял Тараса за плечи, хотел поднять его. Тарас вырывался, снова падал лицом на соломенный матрац и кричал еще громче. Он, задыхаясь, всхлипывал, вздрагивая всем телом, судорожно хватался за койку, тюфяк, словно стараясь кого-то обнять. Наконец рыдания прекратились, Тарас поднялся с красным заплаканным лицом и опухшими глазами. С трудом умылся, сел против Зотова.

– Дядя Антон… А давай вправду улетим?

Зотов с состраданием, по-отцовски посмотрел на парнишку.

– А скажи, зачем тебе воля? Будешь снова воровать, чтоб когда-нибудь прибили или искалечили на всю жизнь? Еще хуже будет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза