Цвет жизни

Кошка, спустившись на второй этаж, увидел надзирателя. Тот стоял около одной из камер, подбирая ключ в связке. Кошка надвинул фуражку на глаза, чтобы не сразу быть узнанным, и уверенно двинулся к надзирателю. Уже наступали сумерки, но лампочка в коридоре еще не горела. Не дойдя шагов пяти до надзирателя, Кошка выхватил револьвер.

– Руки вверх!.. Уложу!..

Надзиратель с испугу присел и, не сопротивляясь, поднял руки. Сверху спустились другие арестанты и этого второго надзирателя, как и Оглобина, оттащили в уборную.

Такая же участь постигла и надзирателя первого этажа. Вскоре практически все камеры в тюрьме были открыты. Разношерстные арестанты торопливо одевались и, толпясь в коридорах около выходных дверей, настороженно прислушивались, ожидая сигнала, чтобы броситься лавиной из узилища.

Тем временем три переодетые надзирателями арестанта спокойно вышли из корпуса. Два из них направились в канцелярию. Это были молодые, решительные парни; один – солдат, убежавший с фронта, а другой политический. Когда они зашли в канцелярию, Кошка быстро подошел к постовому у ворот. Тихо, чтобы не расслышал часовой за воротами, Кошка прошипел:

– Вверх руки!.. Ни звука!.. Прибью!..

Но часовой попался не из пугливых, сумел выхватить свой револьвер. Кошка снизу саданул его по руке, и выстрел ударил в воздух. Тут же из корпуса хлынул поток арестантов – одни бросились к воротам, другие в канцелярию, а третьи за корпус, где стояли часовые.

Хлопнуло несколько беспорядочных выстрелов, взвизгнули свистки, и всё смолкло. Ворота оказались запертыми снаружи. Часовой, который там стоял, куда-то побежал. Его свистки раздавались все дальше и дальше.

Расправившись с надзирателями и служащими в канцелярии, арестанты лавиной бросились через стену, сообразив притащить к ней ящики, столы и стулья из канцелярии, десятки лавок из бани и всё, что попадалось подходящее. И по этим грудам муравьями карабкались на стену.

Весь тюремный двор был запружен. Политические смешались с уголовниками. Поднялся гвалт, и никто уже не старался сдерживать себя. В некоторых явно проснулся зверь, и только одно желание руководило ими: поскорее перебраться через стену, пусть и по головам других… Зотову помогал Тарас. Но за них то и дело цеплялись другие, хватали за руки и за ноги, стаскивали вниз…

Тут из толпы вынырнул Кошка. Точно пьяный, он кричал направо и налево:

– Разбегайся, я вам свободу даю! – Увидев Тараса и Зотова, он заорал еще громче: – Старику помогите! Лезь, отец!..

Политические из 10-й камеры и рябой парашечник помогли Зотову взобраться на стену, а затем, помогая друг дружке, кое-как влезли сами. Отсюда один за другим арестанты прыгали вниз. Чтобы не задерживать других, хромой Зотов, а за ним и Тарас, бросились со стены…

Кошка же медлил прыгать. Сидя, он продолжал орать:

– Разбегайся, братва, хватай свободу!..

Тарас заметил, что дядя Антон здорово ушибся. Но всё же поднялся и, опираясь на Тараса, запрыгал. Вскоре они скрылись в саду, расположенном неподалеку от тюрьмы. Здесь Зотов упал на первую же скамью.

– Дальше не могу… И ступить нельзя… Ты давай вперед, парень, а мне все одно конец.

– Дядя, тут же рядом совсем… Из садика в переулок, – сбивчиво уговаривал Зотова Тарас. Их обгоняли арестанты, разбегаясь по переулкам во все стороны.

Наконец Тарасу удалось уговорить Зотова, старик, мучительно морщась от боли, запрыгал дальше.

Вот они уже выбрались из садика и движутся по переулку. Осталась всего сотня шагов до домишки, где обитал Соловей и где можно спрятаться. Но тут у Тараса захолодело сердце: навстречу цепью бежали солдаты с винтовками на перевес, скакали на цокающих конях казаки.

– Ну всё. Кончено! – с отчаянием выдохнул парнишка. – Прощай, дядя Антон, больше нечем помочь.

Тарас рванулся в первые же ворота. Широкий двор с двумя сараями пуст. Через мгновение он забился в щель между дровяным сараем и высоким забором. Местечко было укромным, опасность быть найденным почти миновала, и беглеца мучила лишь мысль о бедном Зотове…

Неожиданно на соседнем дворе зарычала собака. Гремя цепью, псина подобралась к самому забору и почти над ухом Тараса стала отрывисто гавкать. В отчаянии Тарас попробовал ласково уговорить пса:

– Кутёк… Шарик… Полкан… Ну молчи, молчи!.. – Но собака продолжала хрипло лаять, невольно выдавая спрятавшегося беглеца.

Тарас уже решил выбраться и нырнуть в другую, более надежную дыру, но не успел он вылезти из укрытия, как тут же был обнаружен. Два солдата схватили его, скрутили руки и потащили со двора, то и дело подсаживая пинками.

У самой тюрьмы руки Тараса отпустили, но бежать ему уже было некуда. Цепь солдат и казаков выходила из сада, из переулков. Они гнали перед собой арестантов гуртом, как скотину. Тех, кто сопротивлялся, били смертельным боем. Под крик, стоны, ругань и проклятья кольцо сжималось у́же и у́же…

Но Тарас, к радости, обнаружил, что добрая половина беглых сидельцев всё же успела скрыться. Около тюрьмы пригнанную толпу задержали. У ворот построили два длинных ряда солдат и офицеров. Арестантов по одному стали пропускать сквозь этот строй…