Цвет жизни

– Я уйду от них. От воров… – убежденно выдохнул Тарас и ударил себя кулаком в грудь. – Примите меня в эту… в вашу подпольную типографию. Возьмете меня? У меня отца сгубили. А вот теперь и мать померла… Записку дружок прислал… – Лицо Тараса стало вновь наливаться огнем. – Я мстить буду за них. Ведь мне же ваши скажут, как надо мстить. Я теперь знаю, кто виноват, что я один остался. Дядя Антон, таких, как я, принимают у вас? Я всё буду делать. Если нужно, убивать пойду этих гадов. Как Степка Разин… – Глаза Тараса горели решительностью. – Я… я знаю, как улететь. Тюрьму подожгем… Они всех вытолкнут на улицу, а там крой кто куда. Пускай стреляют…

– Нет, не пойдет так, – твердо оборвал Тараса Зотов. – Подожгем… Ты мечтаешь, что на улицу выгонят? А если нарочно воспользуются и пожгут нас? Тут многих довели допросами, что те и ходить не могут. Вытолкни таких… Еще и камеры крепче закроют. Что мы для них? Я их знаю… Но ты, парень, не беспокойся. У меня тоже план есть. У нас и дело уже сговорено. Всей тюрьмой… Не мстить надо, а бороться, власть свою, рабочую установить. Отец твой не такой горячий был. Вот пропал отец при расстреле, мать там же покалечили… А кто это сделал? Солдаты, скажешь? Солдаты пешки, надо до корня доходить. Убьешь ты, к примеру, жандарма, на его место еще два. Говорю, надо за самый корень браться. Этот корень – купцы пожаднее, помещики, заводчики, капиталисты. Они, значит, всё на народном горбу организовали себе, всё у них в руках. Главное, власть их, а не наша, установлена. Рабочий люд горбит, а они сливки согребают. В одиночку мстить им? Не… Опрокинуть всю эту власть надо…

Долго еще Зотов рассказывал Тарасу о том, какая при народной власти хорошая наступит жизнь. Под конец дядя Антон негромко, склоняясь к уху Тараса, вымолвил неожиданное:

– Что до побега, то все готово. Нужен только человек сильный, надежный, чтоб почин сделал. Я бы сам, да куда мне… И так хромой, да на допросах добавили, каждый с ног сшибет. Тут всякие есть, но и наших много сидит, их вот и хочется в первую голову освободить. Они сейчас на нашей работе во как нужны!..

Зотов стал шепотом раскрывать план побега. Это было смелое, рискованное и в то же время вполне возможное дело.

Черные глаза Тараса заблестели догадкой.

– Дядя Антон, в соседней камере Кошка сидит. Может, видел, рыжий такой? Пойдет за надежного? Ему точно каторга светит, Сибирь… Он на все пойдет. А силища у него…

– Хорошо. Но надо помозговать, – согласился Зотов и снова повеселел. Ему уже начинало казаться, что он не смертник. Что это просто шутка, будто его приговорили к высшей мере. Появилась надежда, что он еще выйдет на волю и поработает как следует.

В этот же вечер Тарас сумел хитро, через полупьяного надзирателя передать Кошке горбушку, что принес Соловей, с замаскированной в ней запиской о побеге и с планом, что и как тот должен делать.

На другой день вечером дежурил надзиратель Оглобин. Желая поскорее управиться, он по обыкновению выпустил вместе две маленькие камеры, 20-ю и 21-ю. Шесть человек зашли в уборную. Долговязый Оглобин, зыркая жадноватыми глазками, стоял у открытой двери и, позвякивая связкой ключей, дожидался, когда арестанты кончат оправку.

Кошка, делая вид, что его подпирает, выругался и закричал на Тараса:

– Слезай, скворец, другим тоже хочется посидеть. – А затем, обратившись к Оглобину, предложил: – Закурим, господин начальник? Махорочка, конечно, не турецкий табачок, но чистит горло хорошо.

– Что же… За компанию, как говорится, и жид удавился, хехе…Чуток можно… – согласился Оглобин и, взяв бумажку с табаком, стал медлленно скручивать цигарку, испытующе поглядывая на парня. Кошка тоже свернул и не торопясь спрятал невзрачный кисет в карман. Чиркая спичкой по коробу, Кошка крутил в зубах цигарку, но больше ничто не выдавало его волнения.

Закурив, Кошка аппетитно затянулся и протянул догорающую спичку надзирателю. Оглобин, скручивая цигарку из чужой пачки, не пожалел махорки и соорудил целую козью ногу, чтоб накуриться на несколько часов вперед. Но не успел еще и раза пыхнуть, как Кошка сильно и умело лягнул его по ногам. Надзиратель в момент грохнулся на грязный каменный пол.

Миг – и пять арестантов вцепились в надзирателя. Кошка железными пальцами сдавил любителю чужого табачка горло…

– Извиняйте, я… – только и успел молвить Оглобин.

– Ничего, ничего, лежи спокойно, – подбадривал того Кошка. – Ты же понимаешь, какое дело, у нас без этого нельзя…

Оглобина раздели донага, его же нижним бельем и ремнем скрутили руки, запихали в рот туго скрученную тряпку, чтобы он не мог пикнуть и, посадив на стульчак, крепко привязали к нему.

Плотный Кошка втиснулся в форму Оглобина, пристегнул кобуру с револьвером и направился по коридору к выходной двери. Тем временем Зотов и Тарас забрали у Оглобина связку ключей. Они бросились отпирать камеры, сначала политических, а потом какие удавалось, при этом предупреждая арестантов, чтобы те не шумели и выходили из камер в коридор.