Они еще успели переругаться из-за оплаты номера, в конце концов хозяйка его выставила с напутствием: «Прощайте, дон Элоино, всего хорошего!» – «Бог простит, донья Синфо!» А потом и третий муж этой матроны умер, оставив ей содержание размером в две песеты и пятнадцать сентаво в день, и в придачу ей дали пятьсот на похороны. Вряд ли она их на панихиду потратила. Заказала, наверное, от силы пару месс для очистки совести и в благодарность за тринадцать вдовьих песо.
– Однако.
– Нарочно не придумаешь! Я тут пытаюсь разузнать подробности этого трагикомического похоронного фарса. Сначала думал сделать из этого пьеску, теперь хочу вставить эту байку в роман, который я сейчас пишу, чтобы отвлечься от хлопот вокруг беременной жены.
– Так ты начал писать роман?
– Ну а что мне еще делать?
– А о чем, если не секрет?
– Особого сюжета у моего романа нет. Как получится, так получится. Сюжет складывается на ходу.
– Как это?
– Однажды, обуреваемый в минуту лени жаждой деятельности, я ощутил, что меня куда-то тянет, фантазия разыгралась, и я решил, что напишу роман – свободно, следуя потоку жизни, не заглядывая наперед. Я сел, взял несколько листов и принялся изливать на бумагу все, что в голову придет, без плана и структуры. Персонажи у меня складываются из своих дел и слов, в первую очередь – слов. Их характеры проступают постепенно. А иногда отсутствие характера – тоже характер.
– Это как у меня. Ясно.
– Не знаю, посмотрим. Я следую за ними.
– А как же психологические описания?
– В основном и в первую очередь – диалоги. Персонажи должны много общаться, пусть даже просто болтать.
– Это Елена тебе подала такую мысль, верно?
– С чего ты взял?
– Ну, она как-то попросила посоветовать ей какую-нибудь книжку, почитать на досуге, и сказала, что любит, когда диалогов много, а остального поменьше.
– Верно. Когда ей в книге попадается длинное описание, проповедь или повествования, она их пропускает со словами: «Ерунда какая-то!» Вот диалоги ей не ерунда. К слову сказать, проповедь нетрудно подать в форме диалога…
– Интересно, почему так?
– Потому что люди любят треп ради трепа. Иные не в состоянии дослушать получасовой доклад, а за чашкой кофе болтать способны по три часа. Сам разговор затягивает. Процесс диалога.
– Назидательность и меня раздражает.
– Да, люди получают удовольствие от живой беседы. А самое важное – чтобы автор не навязывал свое мнение, не докучал нам своим чертовым «я». Притом что любые слова моих персонажей – мои слова.
– В какой-то мере да.
– Что значит – в какой-то?
– Поначалу тебе кажется, что это ты ими управляешь, ведешь их. А потом осознаешь, что именно они тебя ведут. Это еще кто чья игрушка – автор или персонажи…
– Так или иначе, я собираюсь включить в роман все, что в голову взбредет. Пусть получится что получится.
– А это будет уже не роман.
– Верно. Это будет…
– Какой еще раман?
– Я слышал такую историю. Однажды Мануэль Мачадо, брат Антонио Мачадо и сам поэт, явился к дону Эдуардо Бено с сонетом, написанным александрийским стихом. Или еще как-то необычно. Прочел он сонет, а дон Эдуардо отвечает: «Да это же не сонет!» – «Да, сеньор, – говорит Мачадо, – это не сонет, это… сонит». Вот и мой роман будет не столько романом в полном смысле слова, сколько… как там?.. раман? Точно: раман! И никто не рискнет сказать, что я ломаю жанровые каноны, потому что я изобрел новый жанр – для этого нужно всего лишь придумать новое название, – и сам устанавливаю правила по своему усмотрению. Даешь диалоги!
– А когда персонаж наедине с собой?
– Тогда… можно сделать монолог. А чтобы он не слишком отличался от диалога, я придумаю для главного героя собаку, к которой он будет обращаться.
– Уж не меня ли ты сочиняешь, Виктор?..
– Может, и тебя!
Они разошлись, и по дороге домой Аугусто думал: «Какого жанра моя жизнь: роман, раман или что-нибудь еще? События, происходящие со мной и окружающими, реальность или вымысел? Может, Господь или кто-нибудь вроде него спит и видит сны, и мы возносим к нему свои молитвы и песнопения потому, что иначе сон развеется? Может, литургия в разных религиях – не более чем способ убаюкать божество, чтобы мы не перестали ему сниться? Ох, моя Эухения, моя Эухения! И моя малышка Росарио…»
– Привет, Орфей!
Орфей выскочил навстречу и попытался запрыгнуть к хозяину на колени. Аугусто поднял его, и щенок принялся лизать руку.
– Хозяин, – позвала Лидувина, – к вам Росарита с выглаженным бельем. Ждет.
– А чего ты сама не рассчиталась с нею?
– Да как-то… В общем, я ей сказала, что вы скоро вернетесь, и она может подождать, если хочет.
– Ты ведь могла сама ей заплатить, как раньше.
– Да, но… Вы меня поняли, наверное.
– Лидувина! Лидувина!
– Лучше сами рассчитайтесь.
– Ладно.
XVIII
– Привет, Росарита! – воскликнул Аугусто.
– Добрый вечер, дон Аугусто. – Голос девушки был невозмутим, как и ее взгляд.
– Отчего ты не рассчиталась с Лидувиной, как делала раньше, не застав меня дома?
– Не знаю. Она попросила подождать вас. Я подумала, вы хотите со мной поговорить.