Читаем Туман полностью

Они еще успели переругаться из-за оплаты номера, в конце концов хозяйка его выставила с напутствием: «Прощайте, дон Элоино, всего хорошего!» – «Бог простит, донья Синфо!» А потом и третий муж этой матроны умер, оставив ей содержание размером в две песеты и пятнадцать сентаво в день, и в придачу ей дали пятьсот на похороны. Вряд ли она их на панихиду потратила. Заказала, наверное, от силы пару месс для очистки совести и в благодарность за тринадцать вдовьих песо.

– Однако.

– Нарочно не придумаешь! Я тут пытаюсь разузнать подробности этого трагикомического похоронного фарса. Сначала думал сделать из этого пьеску, теперь хочу вставить эту байку в роман, который я сейчас пишу, чтобы отвлечься от хлопот вокруг беременной жены.

– Так ты начал писать роман?

– Ну а что мне еще делать?

– А о чем, если не секрет?

– Особого сюжета у моего романа нет. Как получится, так получится. Сюжет складывается на ходу.

– Как это?

– Однажды, обуреваемый в минуту лени жаждой деятельности, я ощутил, что меня куда-то тянет, фантазия разыгралась, и я решил, что напишу роман – свободно, следуя потоку жизни, не заглядывая наперед. Я сел, взял несколько листов и принялся изливать на бумагу все, что в голову придет, без плана и структуры. Персонажи у меня складываются из своих дел и слов, в первую очередь – слов. Их характеры проступают постепенно. А иногда отсутствие характера – тоже характер.

– Это как у меня. Ясно.

– Не знаю, посмотрим. Я следую за ними.

– А как же психологические описания?

– В основном и в первую очередь – диалоги. Персонажи должны много общаться, пусть даже просто болтать.

– Это Елена тебе подала такую мысль, верно?

– С чего ты взял?

– Ну, она как-то попросила посоветовать ей какую-нибудь книжку, почитать на досуге, и сказала, что любит, когда диалогов много, а остального поменьше.

– Верно. Когда ей в книге попадается длинное описание, проповедь или повествования, она их пропускает со словами: «Ерунда какая-то!» Вот диалоги ей не ерунда. К слову сказать, проповедь нетрудно подать в форме диалога…

– Интересно, почему так?

– Потому что люди любят треп ради трепа. Иные не в состоянии дослушать получасовой доклад, а за чашкой кофе болтать способны по три часа. Сам разговор затягивает. Процесс диалога.

– Назидательность и меня раздражает.

– Да, люди получают удовольствие от живой беседы. А самое важное – чтобы автор не навязывал свое мнение, не докучал нам своим чертовым «я». Притом что любые слова моих персонажей – мои слова.

– В какой-то мере да.

– Что значит – в какой-то?

– Поначалу тебе кажется, что это ты ими управляешь, ведешь их. А потом осознаешь, что именно они тебя ведут. Это еще кто чья игрушка – автор или персонажи…

– Так или иначе, я собираюсь включить в роман все, что в голову взбредет. Пусть получится что получится.

– А это будет уже не роман.

– Верно. Это будет… раман.

– Какой еще раман?

– Я слышал такую историю. Однажды Мануэль Мачадо, брат Антонио Мачадо и сам поэт, явился к дону Эдуардо Бено с сонетом, написанным александрийским стихом. Или еще как-то необычно. Прочел он сонет, а дон Эдуардо отвечает: «Да это же не сонет!» – «Да, сеньор, – говорит Мачадо, – это не сонет, это… сонит». Вот и мой роман будет не столько романом в полном смысле слова, сколько… как там?.. раман? Точно: раман! И никто не рискнет сказать, что я ломаю жанровые каноны, потому что я изобрел новый жанр – для этого нужно всего лишь придумать новое название, – и сам устанавливаю правила по своему усмотрению. Даешь диалоги!

– А когда персонаж наедине с собой?

– Тогда… можно сделать монолог. А чтобы он не слишком отличался от диалога, я придумаю для главного героя собаку, к которой он будет обращаться.

– Уж не меня ли ты сочиняешь, Виктор?..

– Может, и тебя!

Они разошлись, и по дороге домой Аугусто думал: «Какого жанра моя жизнь: роман, раман или что-нибудь еще? События, происходящие со мной и окружающими, реальность или вымысел? Может, Господь или кто-нибудь вроде него спит и видит сны, и мы возносим к нему свои молитвы и песнопения потому, что иначе сон развеется? Может, литургия в разных религиях – не более чем способ убаюкать божество, чтобы мы не перестали ему сниться? Ох, моя Эухения, моя Эухения! И моя малышка Росарио…»

– Привет, Орфей!

Орфей выскочил навстречу и попытался запрыгнуть к хозяину на колени. Аугусто поднял его, и щенок принялся лизать руку.

– Хозяин, – позвала Лидувина, – к вам Росарита с выглаженным бельем. Ждет.

– А чего ты сама не рассчиталась с нею?

– Да как-то… В общем, я ей сказала, что вы скоро вернетесь, и она может подождать, если хочет.

– Ты ведь могла сама ей заплатить, как раньше.

– Да, но… Вы меня поняли, наверное.

– Лидувина! Лидувина!

– Лучше сами рассчитайтесь.

– Ладно.

XVIII

– Привет, Росарита! – воскликнул Аугусто.

– Добрый вечер, дон Аугусто. – Голос девушки был невозмутим, как и ее взгляд.

– Отчего ты не рассчиталась с Лидувиной, как делала раньше, не застав меня дома?

– Не знаю. Она попросила подождать вас. Я подумала, вы хотите со мной поговорить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Похитители красоты
Похитители красоты

Паскаль Брюкнер, современный французский писатель, давно и хорошо известен в России. Некоторые его романы экранизированы и также имели большой успех (например, "Горькая луна").«Похитители красоты» — захватывающий триллер, не отпускающий читателя до последней страницы. По духу, эта книга — нечто среднее между «Коллекционером» Фаулза и «Беладонной» Молинэ, только она еще больше насыщена событиями и интригой.«Красота есть высшая несправедливость. Одной лишь своей внешностью красивые люди принижают нас, вычеркивают из жизни — почему им все, а нам ничего?.. А теперь, господа, подумайте: если вы, как и я, готовы признать, что красота есть гнусность и преступление против человечества, надо делать выводы. Красивые люди наносят нам оскорбление, а значит, должны быть наказаны…»

Паскаль Брюкнер

Триллер / Проза / Триллеры / Детективы
Камень и боль
Камень и боль

Микеланджело Буонарроти — один из величайших людей Возрождения. Вот что писал современник о его рождении: "И обратил милосердно Всеблагой повелитель небес свои взоры на землю и увидел людей, тщетно подражающих величию природы, и самомнение их — еще более далекое от истины, чем потемки от света. И соизволил, спасая от подобных заблуждений, послать на землю гения, способного решительно во всех искусствах".Но Микеланджело суждено было появиться на свет в жестокий век. И неизвестно, от чего он испытывал большую боль. От мук творчества, когда под его резцом оживал камень, или от царивших вокруг него преступлений сильных мира сего, о которых он написал: "Когда царят позор и преступленье,/ Не чувствовать, не видеть — облегченье".Карел Шульц — чешский писатель и поэт, оставивший в наследие читателям стихи, рассказы, либретто, произведения по мотивом фольклора и главное своё произведение — исторический роман "Камень и боль". Произведение состоит из двух частей: первая книга "В садах медицейских" была издана в 1942, вторая — "Папская месса" — в 1943, уже после смерти писателя. Роман остался неоконченным, но та работа, которую успел проделать Шульц представляет собой огромную ценность и интерес для всех, кто хочет узнать больше о жизни и творчестве Микеланджело Буонарроти.

Карел Шульц

Проза / Историческая проза / Проза