Твердая рука

Как и в прошлый раз, он был одет по-деловому. Темно-синий костюм, на этот раз в тонкую меловую полоску. Галстук от Гуччи. Руки с ухоженными ногтями держали ружье привычной хваткой джентльмена, не первый год проводящего выходные на охотничьих угодьях.

Какая разница, размышлял я, что ноготь пальца на спусковом крючке чист и аккуратно подстрижен. Какая разница, что его туфли начищены до блеска. Я подмечал эти глупые мелочи, стараясь отвлечься от мыслей о смерти.

Он помолчал, наблюдая. Я изо всех сил старался сидеть неподвижно и думал о тихой спокойной работе в финансовой конторе.

— У тебя что, нервы железные?

Я не ответил. Остальные двое оставались справа и позади, мне их было не видно. Время от времени я слышал, как хрустела солома, когда они переминались с ноги на ногу. Они стояли слишком далеко, дотянуться не вышло бы.

Я в тот день оделся для ланча с Чарльзом: носки в тон к серым брюкам, темно-коричневые туфли. Веревка в нагрузку. Поверх рубашки с галстуком — недавно купленный, довольно дорогой пиджак. Какая разница. Если он меня пристрелит, все, что останется, унаследует Дженни. Завещание я не менял.

Тревор Динсгейт обратился к тем двоим, которые стояли позади меня.

— Так, слушайте и делайте точно, как скажу. Возьмите две веревки и привяжите одну к левой руке, а другую — к правой. И следите, чтобы он чего не выкинул.

Он слегка поднял ружье так, что стволы смотрели прямо на меня. Если он выстрелит из такого положения, то обязательно заденет своих помощничков, понял я. Похоже, планировалось не просто убийство. Подельники тем временем усердно обвязывали мои запястья веревками.

— Да не левую руку, урод! — рассердился Динсгейт. — Она же съемная, шевели мозгами-то! Выше локтя вяжи.

Подельник слева послушно передвинул веревку в указанное место и туго затянул узлы. Затем он лениво поднял тяжелый железный лом и перехватил его как дубинку, словно ожидая, что я, как супермен, сброшу с себя путы и вступлю с ними в бой.

Лом... Меня охватили дурные предчувствия. В свое время один мерзавец догадался, как нанести мне максимальный урон и размозжил мою уже травмированную и бесполезную левую кисть кочергой, окончательно лишив меня руки. С тех пор, наедине с собой, я нередко тосковал по утраченному, но только сейчас я, наконец, осознал, как высоко я ценил то, что осталось. Сохраненные мышцы посылали импульсы электродам, и в итоге у меня было хотя бы подобие работающей конечности. Если нанести им новую травму, то у меня не будет и этого. Что же касается локтя — чтобы надолго вывести меня из строя, хватит и одного удара этим ломом.

— Вам это не по нраву, мистер Холли? — осведомился Тревор Динсгейт.

Я повернул к нему голову. Его голос и лицо выражали победоносное самодовольство, смешанное с облегчением. Я промолчал.

— Пот прошиб, как я погляжу, — добавил он.

— Теперь развяжите веревку на груди, — велел он своим подчиненным. Осторожно. Не выпускайте руки.

Они развязали и сняли веревку. Мои шансы на спасение остались прежними. Они чересчур переоценивали мои бойцовские качества.

— Ложись, — приказал он. Видя, что я не откинулся назад сразу, он велел своим подельникам прижать меня к земле.

— Я мог бы бросить твой труп где-нибудь, но не хочу рисковать. Слишком много будет вопросов. Убивать я тебя не буду, но заткнуть — заткну. Раз и навсегда.

Как же он собирается это сделать, не убивая меня, подумал я. Как я был глуп.

— Разведите ему руки в стороны, — приказал он.

Бандит слева был заметно сильнее меня. Он потянул веревку, и я повернул голову в его направлении, стараясь не сорваться в рыдания и мольбы о пощаде.

— Да не эту, дурак! — рявкнул Тревор Динсгейт. — Другую, правую! Оттяни ее в сторону.

Бандит справа с усилием оттянул мою руку под прямым углом к телу, ладонью вверх.

Тревор Динсгейт шагнул ко мне и направил ружье на кисть моей правой руки. Затем он аккуратно опустил двустволку вниз дулами на кожу запястья, вжав руку в солому. Я чувствовал кольца металла, давящие на кости, нервы и сухожилия. На мостик к здоровой ладони.

Я услышал, как он взводит курки. Для того, чтобы отстрелить руку, одного выстрела из ружья двенадцатого калибра достаточно.

Я облился холодным потом. Чтобы там ни говорили, страх был мне хорошо известен. Нет, я не боялся лошадей, я не боялся скачек, падений, ударов и боли. А вот унижений, отверженности, беспомощности и провала... всего этого я очень боялся. Но я никогда ранее не испытывал ничего похожего на уничтожающий, расщепляющий страх, охвативший меня в ту ужасную минуту. Я сломался. Погружаясь в трясину отчаяния, я беззвучно скулил в душе. Инстинктивно, безнадежно я старался не выдать своих чувств.

Секунды тянулись бесконечно, напряжение нарастало. Он стоял не двигаясь, заставляя меня ждать развязки. Ожидание было пыткой.

Наконец он глубоко вздохнул.

— Как видите, я мог бы без труда отстрелить вам руку. Но, скорее всего, я этого не сделаю. Не сегодня. — Он помолчал. — Ты меня слушаешь?

Я чуть заметно кивнул, не видя ничего, кроме ружья.

Его голос звучал негромко, серьезно и убедительно.