Твердая рука

Мы обыскали стол Эдди. Личных вещей оказалось немного: бритва на батарейках, таблетки от несварения желудка, расческа и шестнадцать пачек спичек, все с эмблемами игорных заведений. Помимо этого, на столе и в ящиках лежала писчая бумага, ручки, карманный калькулятор и перекидной календарь. В календаре были обозначены только скачки, которые он должен был посещать, никаких других встреч в нем записано не было.

Я взглянул на часы. Семь сорок-пять. Чико кивнул и начал расставлять папки по местам. Досадно. Никаких результатов.

Перед самым уходом я быстро заглянул в шкаф с документами, помеченный «Личные дела», где лежали тонкие папки с анкетными данными всех служащих и пенсионеров Жокей-клуба. Я искал папку Мейсона, но кто-то забрал и ее.

— Идешь? — позвал меня Чико.

Я с сожалением кивнул. Мы оставили кабинет Эдди в том же виде, в каком его нашли, и вернулись на лестничную клетку. Ни шороха, ни звука. Пробраться в штаб-квартиру британских скачек не составило особого труда, но взломщики ушли с пустыми руками.

Глава четырнадцатая

В пятницу днем, придавленный грузом неудач, я поехал в Ньюмаркет и машину не гнал.

День выдался жаркий. По прогнозам, температура должна была нарастать, как это нередко случается в мае, обещая замечательное лето, которое, впрочем, почти никогда не наступает. Я снял пиджак и опустил стекло, приняв решение отправиться на Гавайи и залечь на пляж лет на тысячу.

Когда я приехал, Мартин Инглэнд стоял во дворе конюшни, без пиджака, как и я, вытирая платком пот со лба.

— Сид! — с искренней радостью воскликнул он. — Отлично, я иду на вечерний обход, ты как раз вовремя.

Мы обошли денники, соблюдая обычный ритуал: тренер заглядывает к каждой лошади и проверяет ее состояние, а гость выражает свое восхищение, делает комплименты и обходит молчанием недостатки.

Лошади у Мартина были в основном крепкие середнячки, как и он сам, как и большинство тренеров. Именно на них держались скачки, именно они обеспечивали доход жокеям.

— Давненько ты для меня не скакал, Сид, — произнес он, уловив ход моих мыслей.

— Десять лет, а то и больше.

— Какой твой нынешний вес?

— Примерно десять стоунов, без одежды. — Сейчас я весил даже меньше, чем когда прекратил выступать.

— Смотри-ка, ты в хорошей форме?

— Да в общем, как обычно.

Он кивнул и мы пересекли двор от денников кобыл к жеребцам. На мой взгляд, среди них было немало хороших двухлеток, и он с удовольствием выслушивал мои похвалы.

— Это Флотилла, — сообщил он у очередного денника. — Трехлетка. В ближайшую среду он заявлен в скачке на приз Данте, и если все пройдет нормально, то поедет на Дерби.

— Он хорошо выглядит, — отметил я.

Мартин угостил свою надежду на славную победу морковкой. На его немолодом доброжелательном лице отразилась гордость, не за себя, а за великолепного скакуна, его лоснящийся круп, спокойный взгляд и мускулы, ждущие своего часа. Я погладил блестящую шею, похлопал по гнедому плечу и провел рукой по стройным крепким ногам.

— Он в отличной форме, — проговорил я. — Должен оправдать твои надежды.

Мартин кивнул, но помимо гордости на его лице виднелась вполне объяснимая тревога. Мы прошли до конца ряда денников, с чувством удовлетворения похлопывая шеи и обсуждая лошадей. Может быть, это как раз то, что мне нужно, подумал я: четыре десятка лошадей, работы по горло, рутина. Планирование, административная работа, отчетность. Радость при победе взращенного тобой скакуна, огорчение при поражении. Затягивающий, захватывающий труд на воздухе. Бизнесмен в седле.

Я подумал о том, чем мы с Чико занимались в последние месяцы. Ловили преступников, крупных и мелких. Копались в грязном белье индустрии скачек. Нередко получали на орехи. Хитрили, стараясь обойти опасность, и пересекали дорогу людям с двустволками.

Никто не упрекнет меня, если я брошу все это и стану тренером. Гораздо более приемлемое занятие для бывшего жокея, по общему мнению. Разумное, практичное решение взрослого человека, с прицелом на обеспеченную старость. Лишь я... и Тревор Динсгейт будем знать настоящую причину. Меня ждала долгая жизнь, под грузом этого знания.

Она меня не привлекала.

На следующее утро, в семь тридцать я вышел во двор в скаковых бриджах, ботинках и плотной футболке. Несмотря на ранний час, воздух был теплый и шум, суета и запахи, доносящиеся из конюшни, встряхнули меня, слегка приподняв настроение.

Мартин, со списком в руках, прокричал мне приветствие, и я подошел посмотреть, что за лошадь мне уготовлена. Стоявшая рядом с ним пятилетка годилась под мой вес, так что, скорее всего, ее он мне и выбрал.

Конюх Флотиллы вывел жеребца из денника, я проводил его восхищенным взглядом и повернулся к Мартину.

— Ну, давай, — сказал он, лукаво прищурившись.

— Что?

— Бери Флотиллу.

В изумлении я развернулся к жеребцу. Его лучший скакун, надежда на Дерби, и я — однорукий и не в форме.

— Не откажешься ведь? Десять лет назад он достался бы тебе по праву. Мой жокей сейчас в Ирландии, уехал на скачки в Каррах, так что либо ты, либо один из конюхов, так по правде сказать, лучше уж ты.