Твердая рука

Я не стал спорить. Дары небес не отвергают. У меня мелькнула мысль, что он слегка рехнулся, но если он этого хотел, то я тем более. Он подсадил меня в седло, я подтянул стремена под свой рост и ощутил себя изгнанником, вернувшимся на родину.

— Шлем хочешь? — спросил он, рассеянно оглядываясь вокруг, словно ожидая увидеть его лежащим наготове на асфальтовой дорожке.

— Обойдусь.

Он кивнул.

— Ты его и не брал никогда.

Мартин сам был в неизменной клетчатой кепке, несмотря на жару. За исключением скачек, я предпочитал обходиться без шлема, мне нравилось чувство легкости, ветер в волосах и всякое такое.

— Как насчет хлыста? — спросил Мартин. Он знал, что я не ездил без хлыста. Хлыст помогает жокею удерживать лошадь в равновесии и скакать прямо, достаточно коснуться им плеча. По необходимости, хлыст перебрасывается из руки в руку. Я взглянул себе на руки и подумал, что вполне вероятно уроню его, а сейчас это было недопустимо.

— Нет, пожалуй, — качнул я головой.

— Ну и ладно. Тогда поехали.

Со мной в середине, вереница вышла со двора, направляясь вдоль тихих улиц через центр Ньюмаркета на север, к широко раскинувшимся рабочим дорожкам Лаймкилнз. Мартин на своей пятилетке подъехал ко мне.

— Разогрей его на бодром кентере три фарлонга, а потом пройди милю по полю рядом с Гулливером. Это последняя резвая работа Флотиллы перед Данте, так ты уж постарайся, ладно?

— Постараюсь, — кивнул я.

— Подожди, пока я подъеду вон туда, чтобы смотреть, — показал он.

— Угу.

С довольным видом он направился к месту хорошего обзора в полумиле от старта.

Я намотал левый повод на пластиковые пальцы. Мне очень не хватало обратной связи от лошадиного рта. Если неверно оценить натяжение поводьев, то легко неуклюже перекосить трензель и нарушить равновесие лошади. Правый же повод ожил в моей руке, я разговаривал по нему с Флотиллой о том, куда мы направляемся, как именно и с какой скоростью, и Флотилла отвечал мне. Тайный язык, понятный нам обоим.

Только бы не наломать дров, думал я, только бы мне удалось проделать то, что я тысячи раз проделывал раньше, вспомнить старые навыки, пусть и без руки. Если я не справлюсь, это может стоить Флотилле победы что в Данте, что в Дерби, что в остальных скачках.

Парень верхом на Гулливере кружил рядом в ожидании сигнала, отвечая на мои реплики лишь хмыканьем да кивками. Я спросил, не ему ли достался бы Флотилла в мое отсутствие, и он ворчливо подтвердил мою догадку. Ничего, подумал я, настанет и твой черед.

Вдали Мартин махнул рукой. Парень на Гулливере тут же его выслал и набрал скорость не дожидаясь, пока я поравняюсь с ним. Ах ты засранец, подумал я. Делай что хочешь, но я проведу Флотиллу на резвости, соразмерной с дистанцией и обстановкой, и к черту твои истерики.

Скакать было абсолютное удовольствие. Внезапно все стало как прежде, словно я и не прекращал никогда, и не терял руки. Я пропустил левый повод через протез в правую ладонь и чувствовал вибрации с обеих сторон трензеля, и если это был и не лучший стиль, когда-либо виденный на Пустоши, то, по крайней мере, я ничего не запорол.

Флотилла прошел по травяному полю сбалансированным рабочим галопом и легко поравнялся с Гулливером. Почти всю оставшуюся дистанцию я оставался вровень с другим жеребцом, но поскольку Флотилла был явно сильнее, за шесть фарлонгов до финиша я ускорился и завершил милю в быстром, но не утомительном темпе. Он в прекрасной форме, подумал я, замедляя его в кентер. В Данте он себя хорошо покажет. Флотилла произвел на меня отличное впечатление.

Подъехав назад к Мартину, я так и сказал. Он довольно рассмеялся.

— А ты все еще можешь скакать! Ты выглядел совсем как прежде!

Я подавил вздох. На мгновение мне удалось вернуться в давно закрытый для меня мир, но сам я уже не был прежним. Может, я и мог провести один приличный рабочий галоп, но это не шло ни в какое сравнение с Золотым Кубком в Челтенхэме.

— Спасибо, — поблагодарил я, — за чудесное утро.

Мы вернулись через город к конюшне и позавтракали, а потом я проехал с Мартином в его лендровере посмотреть работу второй партии лошадей, уже на ипподроме. По возвращении мы посидели в кабинете за кофе и разговорами, и наконец я с сожалением заметил, что мне пора.

Зазвонил телефон. Мартин ответил и передал мне трубку.

— Это тебя, Сид.

Я подумал было, что это Чико, но ошибся. К моему удивлению, голос в трубке принадлежал Генри Трейсу, который звонил со своего конного завода в пригороде.

— Моя ассистентка говорит, что видела как вы скачете на Пустоши, — начал он. — Я ей не поверил, но она настаивает, мол, не могла ошибиться, увидев вас без шлема. Она узнала лошадей Мартина Инглэнда, так что я и позвонил наудачу.

— Чем могу служить? — осведомился я.