Твердая рука

Светило яркое солнце, но из-за холодного северного ветра на пляже почти не было отдыхающих. Лишь там и сям небольшие группы ютились под защитой непрочных холщовых ширм, да немногие бесстрашные дети строили крепости из песка.

Я сидел на солнечной стороне песчаного склона, покрытого пучками жесткой травы, и смотрел на набегающие волны. Я ходил вдоль берега, пиная кучки песка, оставленные червями. Я стоял и глядел на море, поддерживая левое плечо, ощущая вес механизма ниже локтя. Протез весил не так много, но присутствовал всегда.

Подобные уединенные места обычно приносили облегчение и восстанавливали душевные силы, но не в тот день. На сей раз демоны не оставили меня. Гордость могла стоить мне жизни. Я мог поступиться гордостью, но стоило ли сохранять жизнь такой ценой? Чарльз как-то заметил, что если б я не ждал от себя так много, то меньше винил бы себя в неудачах. Я не нашел в его словах смысла. Себя не изменишь. По крайней мере так было до тех пор, пока не нашелся человек, который смог меня сломать.

В Ньюмаркете есть присловье, что с ипподрома за две мили слышно каждый чих в Лаймкилнз. В течение суток Джорджу Каспару сообщат, что я присутствовал на вскрытии Глинера, и об этом непременно станет известно Тревору Динсгейту.

Я еще могу уехать, думал я. Еще не поздно. Отправиться в путешествие, плыть по дальним морям под чужим небом. Еще не поздно отступить, затаиться. Я еще могу спастись от того ужаса, который я чувствовал при мысли о нем. Я еще могу... сбежать.

Я покинул берег и в каком-то оцепенении доехал до Кембриджа. Переночевал в гостинице «Юниверсити Армз» и на следующее утро отправился в лабораторию «Тирсон», производящую вакцины, где спросил мистера Ливингстона, который ко мне и вышел. Он оказался болезненно-худым, на седьмом десятке и при разговоре жевал губами. На вид старый зануда, а на деле соображает с быстротой молнии, предупредил меня Кен Армадейл.

— Мистер Холли, если не ошибаюсь? — уточнил Ливингстон, пожимая мне руку. — Я говорил с мистером Армадейлом по телефону, и он объяснил мне, что вы хотите узнать. Думаю, я смогу вам помочь, да, смогу. Идемте-идемте, сюда, пожалуйста.

Он засеменил передо мной, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что я все еще следую за ним. По-видимому, данная мера предосторожности была вызвана тем, что посетители нередко терялись в этом лабиринте коридоров с прозрачными стенами, случайным образом перемежающихся с лабораториями и двориками.

— Фирма сильно разрослась, — пояснил он в ответ на мое замечание на эту тему. — Ну вот мы и на месте. — Он провел меня в большую лабораторию. Вдоль одной из ее стеклянных стен тянулся коридор, другая выходила на внутренний дворик, и сразу за третьей начиналась еще одна лаборатория.

— Это экспериментальный отдел, — объяснил он, широким жестом охватив оба помещения. Большинство лабораторий лишь производят вакцины на продажу, а мы здесь возимся с изобретением новых.

— И воскрешением старых? — осведомился я. Он пронзил меня гневным взглядом.

— Разумеется, нет, — резко ответил он. — Я надеюсь, вы пришли сюда получить нужные сведения, а не обвинять нас в халатности.

— Извините, — примирительно сказал я.

— То-то же. Итак, что же вы хотите узнать?

— Э-э... Вот. Как случилось, что лошади, которых вы использовали в сороковых годах для получения сыворотки от свиной рожи, сами заболели этой болезнью?

— Хм. Четко, кратко и по делу. Помнится, мы опубликовали об этом статью. До того, как я начал здесь работать, конечно, но я слышал об этом случае. Что же, такое возможно, вполне возможно. Это случилось. Но не должно было случиться. Элементарная небрежность. Терпеть не могу небрежность, просто терпеть не могу.

Я мысленно согласился с ним. В его деле небрежность смертельно опасна.

— Что вы знаете о получении сыворотки от свиной рожи?

— Практически ничего.

— Хм. Тогда я буду объяснять как ребенку, хорошо?

— Как нельзя лучше!

Он снова пронзил меня строгим взглядом, в котором скользнула усмешка.

— Лошади делают инъекцию живой культуры свиной рожи. Вы меня слушаете? Я говорю о том, как это делалось в прошлом, когда для этого использовали лошадей. Мы отказались от лошадей еще в пятидесятых годах, как и Бэрроуз Уэллком, и немецкий Байер. Так что речь о прошлом, понимаете?

— Да, — подтвердил я.

— Кровь лошади вырабатывает антитела для борьбы с микробами, но сама лошадь не заболевает, потому что это болезнь не лошадей, а свиней.

— Ребенок это поймет, — заверил я его.

— Прекрасно. Так вот, иногда стандартная линия свиной рожи ослабевает, и, чтобы восстановить вирулентность, ее пропускают через голубей.

— Голубей? — максимально вежливо переспросил я. Он удивленно поднял брови.

— Обычная практика. Чтобы восстановить вирулентность, ослабленную линию пропускают через голубей.

— Ах да, конечно, — отозвался я. Он уловил иронию и тут же рассердился.

— Мистер Холли, — вопросил он сурово. — Так вам нужны эти сведения или нет?

— Да, извините, — виновато ответил я.

— Так вот. Вирулентную линию выделяют из голубей и высеивают на среду с кровяным агаром.