Твердая рука

На моем лице отразилось полнейшее непонимание, и он прервал свое объяснение.

— Иными словами, живые вирулентные микробы переносят из голубей в чашки с кровью, где они размножаются в достаточном количестве, чтобы ввести их лошадям, используемым для получения сыворотки.

— Спасибо, теперь понятно, — подтвердил я.

— Прекрасно. — Он кивнул. — В чашках находится бычья кровь. Коровья.

— Ясно.

— Но из-за чьей-то тупой небрежности однажды среда с кровяным агаром оказалась приготовлена из лошадиной крови. Это привело к появлению мутантной линии болезни. — Он снова прервался.

— Мутации это изменения, которые случаются в природе внезапно и без видимых причин.

— Ясно, — повторил я.

— Никто ничего не заметил, пока мутантную линию не ввели лошадям и они не заболели свиной рожей. Линия оказалась поразительно стабильной. Инкубационный период неизменно продолжался от 24 до 48 часов после инъекции и всегда проявлялся эндокардитом, то есть воспалением сердечных клапанов.

В соседнее помещение вошел молодой мужчина в белом халате нараспашку. Я лениво следил за его действиями.

— Что произошло дальше с этой мутантной линией? — спросил я. Ливингстон долго жевал губами и наконец признался:

— Полагаю, мы вполне могли сохранить образец, из чистого любопытства. Но за столько лет он, конечно же, уже потерял вирулентность, и, чтобы восстановить ее, потребуется...

— Да понял, понял, пропустить через голубей.

— Именно так, — без улыбки ответствовал он.

— И все это пропускание через голубей и посевы на агар, насколько это сложно?

Он моргнул.

— Разумеется, мне это вполне по силам.

Мне не по силам. Для инъекций, которые мне когда-либо приходилось делать, я брал из упаковки готовые ампулы.

Человек в соседнем помещении открывал один шкаф за другим. Он что-то искал.

— Возможно ли, что образец этой линии хранится где-нибудь еще, помимо вашей лаборатории? Я имею в виду, вы не могли переслать его кому-либо?

Он поджал губы и вздернул брови.

— Не имею понятия, — прозвучал ответ. Он взглянул сквозь стекло и указал на человека в соседнем помещении.

— Вы могли бы спросить Барри Шуммака. Он должен знать. Он специализируется на мутантных линиях.

Я знаю похожую фамилию, подумал я. Я... Боже мой! У меня перехватило дыхание, словно от удара током. Я слишком хорошо знал человека, чья настоящая фамилия была Шуммак.

Я судорожно сглотнул. Меня бросило в озноб.

— Расскажите мне побольше об этом мистере Шуммаке.

Разговорчивый по натуре Ливингстон решил, что вреда не будет. Он пожал плечами.

— Он выбился из низов, по его речи это до сих пор очевидно. Довольно долго был обижен на весь мир. Дескать, все ему обязаны и тому подобное. О чем там студенты протестуют. Но в последнее время остепенился. Работник он хороший.

— Вам он не нравится, — заметил я.

Ливингстон вздрогнул от неожиданности.

— Я этого не сказал.

Тем не менее, это ясно читалось у него на лице и в голосе. Я не стал возражать и только спросил:

— С каким акцентом он говорит?

— Вроде бы с северным, я не разбираюсь, разве это имеет значение?

Барри Шуммак никого мне не напоминал. Я задал еще один вопрос, медленно и неуверенно:

— Вы не знаете... у него есть брат?

На лице Ливингстона отразилось удивление.

— Да есть. Букмекер, представляете? — Он задумался. — Кажется, его зовут Терри. Нет, не Терри... Тревор, вот как. Иногда он сюда заходит. Они очень дружны.

Барри Шуммак прекратил свои поиски и направился к выходу.

— Хотите с ним познакомиться? — спросил мистер Ливингстон.

Безмолвно я покачал головой. Мне вовсе не улыбалось знакомиться с братом Тревора Динсгейта в здании, полном опасных микробов, с которыми он, в отличие от меня, умел обращаться.

Шуммак вышел в коридор со стеклянными стенами и повернул в нашем направлении. Что же делать, мелькнула мысль.

Решительным шагом он направился к нашей лаборатории и заглянул в дверь.

— С добрым утром, мистер Ливингстон, вы не видели мою коробку с «прозрачками»?

Голос был почти такой же, уверенный и грубоватый, с гораздо более заметным манчестерским акцентом. Я спрятал левую руку за спину и всей душой желал, чтобы тот ушел.

— Нет, — с едва заметным удовлетворением ответил мистер Ливингстон. — Послушай, Барри, у тебя найдется...

Мы с Ливингстоном стояли у лабораторного стола, заставленного разнообразными стеклянными сосудами и рядом штативов. Продолжая прятать руку, я повернулся влево и правой рукой неуклюже смахнул штатив и две колбы.

Посуда не разбилась, но грохот вышел изрядный. Ливингстон раздраженно поджал губы и поймал покатившиеся по столу колбы. Я схватил тяжелый металлический штатив. Подойдет, за неимением лучшего.

Я повернулся к двери.

Она закрывалась. В развевающемся халате Барри Шуммак удалялся по коридору.

Я с дрожью выдохнул и осторожно поставил штатив на место в конце ряда.

— Ушел, — вздохнул мистер Ливингстон. — Экая жалость.