Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Тогда я, в свою очередь, выразил желание представить свою супругу своим родителям в своей стране. И царь и царица, несмотря на огорчение, которое они должны были испытать, расставаясь с дочерью, одобрили мой план, но взяли с меня обещание, что я буду возвращаться к ним каждый год на определенное время. Потом царь велел соорудить трон такого великолепия и такой величины, что он мог вместить на своих ступенях двести джиннов и двести джинний. Мы оба взошли на трон, и четыре сотни джиннов обоего пола, находившиеся тут, чтобы прислуживать нам, стояли на ступенях, между тем как целая армия других джиннов служила нам в качестве носильщиков. Когда мы простились в последний раз, джинны-носильщики поднялись в воздух вместе с троном и понеслись в пространстве с такой быстротой, что в два дня они совершили путь, равный двухлетнему переходу. И мы без препятствий достигли дворца отца моего в Кабуле.

Когда отец мой и мать моя увидали меня после разлуки, отнявшей у них всякую надежду отыскать меня когда-нибудь, и после того как они налюбовались моей супругой, узнав, кто она такая и при каких обстоятельствах я женился на ней, они почувствовали себя на верху блаженства, и они много плакали, целуя меня и целуя мою возлюбленную Шамс. А мать моя была так растрогана, что упала без чувств и пришла в себя только благодаря розовой воде, большой флакон которой принадлежал моей жене Шамс.

После всех празднеств и удовольствий, данных по случаю нашего приезда и нашего бракосочетания, отец мой спросил у Шамс:

— Что должен я сделать, о дочь моя, чтобы доставить тебе удовольствие?

И Шамс, у которой были скромные желания, ответила:

— О счастливый царь, я желаю иметь для нас обоих жилище среди сада, орошаемого ручейками.

И царь, отец мой, тотчас же отдал нужные распоряжения, и через короткий промежуток времени у нас был дом и сад, где мы жили и вкушали безграничное блаженство.

К концу года, проведенного таким образом среди моря наслаждений, моя супруга Шамс захотела повидать своего отца и мать в их алмазном дворце и напомнила мне о данном мною обещании — проводить известное время года среди них. Я не хотел ей прекословить, так сильно любил я ее; но увы, несчастье должно было обрушиться на нас вследствие этого проклятого путешествия.

И вот мы уселись на трон, который несли наши джинны-служители, и мы передвигались с большой скоростью, проезжая ежедневно пространство, равное одному месяцу ходьбы, и останавливаясь только по вечерам около какого-нибудь источника или под сенью деревьев, чтобы отдохнуть.

Однажды мы остановились как раз в этом месте, чтобы провести ночь, и моя жена Шамс захотела искупаться в этой реке, которая теперь течет перед вами. Я употребил все усилия, чтобы отговорить ее; и я говорил ей о слишком сильной прохладе вечера и о нездоровье, которое могло от этого последовать; но она не захотела меня слушать и увела нескольких из своих невольниц вместе с собой купаться. И они разделись на берегу и вошли в воду, где Шамс казалась восходящею луной среди сонма звезд. И они резвились и играли между собой, когда Шамс испустила вдруг болезненный крик и упала на своих невольниц, которые поспешили вытащить ее из воды и отнести на берег. Но я не успел ни сказать ей слова, ни оказать помощь — она была мертва. И невольницы показали мне на пятке след от укуса водяной змеи.

При этом зрелище я лишился чувств и оставался так долго в этом состоянии, что меня точно так же сочли мертвым. Но увы! Мне суждено было пережить Шамс, чтобы оплакивать ее и выстроить ей гробницу, которую ты видишь. Что же касается второй гробницы, то это моя собственная; я велел построить ее рядом с гробницей моей бедной возлюбленной. И вот я провожу теперь свои дни, проливая слезы и предаваясь горестным воспоминаниям, и ожидаю того времени, когда я засну рядом с моей супругой Шамс, вдалеке от своего государства, от которого я отказался, и вдалеке от мира, который стал для меня ужасной пустыней в этом уединенном убежище смерти.

Лишь только прекрасный печальный юноша закончил рассказывать свою историю Белукии, он закрыл лицо свое руками и зарыдал. Тогда Белукия сказал ему:

— Клянусь Аллахом, о брат мой! Твоя история так удивительна и необыкновенна, что я забыл о своих собственных приключениях, между тем как я думал, что они самые удивительные из всех других приключений. Да поддержит тебя Аллах в твоей скорби, о брат мой, и да пошлет Он душе твоей забвение!

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что занимается заря, и, скромная, по своему обыкновению, она замолчала.

Но когда наступила

ТРИСТА СЕМИДЕСЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Твоя история так удивительна и необыкновенна, что я забыл о своих собственных приключениях, между тем как я думал, что они самые удивительные из всех других приключений. Да поддержит тебя Аллах в твоей скорби, о брат мой, и да пошлет Он душе твоей забвение!