Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

Когда Абул Гассан увидел все это, он снова закрыл глаза, чтобы опять заснуть, так как был убежден, что все окружавшее его — сонная греза.

Но в эту самую минуту великий визирь Джафар приблизился к нему и, троекратно поцеловав землю, сказал ему почтительным голосом:

— О эмир правоверных, позволь рабу твоему разбудить тебя, час утренней молитвы настал!

При этих словах Джафара Абул Гассан несколько раз протер глаза, потом ущипнул себя за руку, да так сильно, что закричал от боли и сказал себе: «Нет, клянусь Аллахом, это не сон! Я стал халифом!»

Однако, продолжая колебаться, он громко сказал:

— О Аллах! Все это оттого, что рассудок мой помутился от вина, выпитого мною вчера с купцом из Мосула, а также и от нелепого разговора с ним!

Он увидел себя на роскошном ложе, одеяло которого было из красной с золотом парчи, вышитой жемчугом и драгоценными каменьями.


И повернулся он к стене, чтобы снова заснуть. И так как он лежал неподвижно, Джафар подошел к нему еще раз и сказал ему:

— О эмир правоверных, позволь рабу твоему выразить удивление по тому поводу, что господин его нарушает обыкновение свое и не встает на утреннюю молитву!

И по знаку Джафара музыкантши тотчас же заиграли на арфах, лютнях и гитарах, и раздался стройный хор певиц. Абул Гассан повернулся к певицам и сказал себе вслух:

— С каких это пор, йа Абул Гассан, спящие слышат то, что ты слышишь, и видят то, что ты видишь?

И сел он на постели, очарованный и в величайшем изумлении, но продолжая сомневаться в действительности всего происходящего. И сложил он руки трубкой перед глазами, чтобы лучше видеть и отдавать себе отчет в своих впечатлениях, и сказал себе: «О Аллах! Не странно ли это? Не изумительно ли? Где же ты, о Абул Гассан, сын своей матери? Грезишь ты или нет? С каких же пор ты сделался халифом? С каких пор у тебя этот дворец, эта постель, эти вельможи, евнухи, прелестные женщины, музыкантши, очаровательные певицы и все это?»

Но в эту минуту концерт прекратился, меченосец Масрур приблизился к постели, троекратно поцеловал землю и, поднявшись, сказал Абул Гассану:

— О эмир правоверных, позволь последнему из рабов твоих сказать тебе, что час утренней молитвы уже прошел и что время идти в диван заниматься делами царства!

Приходивший все в большее изумление Абул Гассан не знал, на что решиться, и наконец, бросив свирепый взгляд на Масрура, гневно спросил его:

— Кто ты такой? И кто я?

Масрур почтительно ответил:

— Ты господин наш, эмир правоверных, халиф Гарун аль-Рашид, пятый из племени Бани Аббас, потомок дяди пророка (мир и молитва над ним!). А говорящий с тобою — раб, бедный, презренный, ничего не значащий Масрур, почтённый великой обязанностью носить меч воли нашего господина.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что брезжит утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬСОТ ТРИДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

О ты господин наш, эмир правоверных, халиф Гарун аль-Рашид, пятый из племени Бани Аббас, потомок дяди пророка (мир и молитва над ним!). А говорящий с тобою — раб, бедный, презренный, ничего не значащий Масрур, почтённый великой обязанностью носить меч воли нашего господина.

Услышав такие слова Масрура, Абул Гассан закричал ему:

— Ты лжешь, сын тысячи рогоносцев!

Но Масрур, нисколько не смутившись, ответил:

— О господин мой, конечно, если бы кто-нибудь другой услышал такие слова из уст халифа, он бы умер от огорчения. Но я, старый раб твой, столько лет прослуживший тебе и живущий под сенью твоих благодеяний и твоей доброты, я знаю, что наместник пророка говорит так со мною лишь для того, чтобы испытать мою верность! Умоляю же тебя, о господин мой, не продолжай этого испытания! Или же, если в эту ночь дурной сон смутил твой покой, прогони его и успокой трепещущего раба твоего!

Выслушав эту речь, Абул Гассан не выдержал и, разразившись громким хохотом, упал на подушки, завернулся в одеяло и корчился так, что ноги закидывались у него за голову. А за занавесом Гарун аль-Рашид надувал щеки, чтобы заглушить встряхивающий его смех.

Абул Гассан хохотал целый час, не меняя положения, потом немного успокоился и, сев на постели, знаком подозвал к себе маленького негра-невольника и спросил его:

— Скажи, узнаёшь ты меня? И можешь сказать, кто я?

Негритенок скромно опустил глаза и почтительно и ответил:

— Ты господин наш, эмир правоверных Гарун аль-Рашид, халиф пророка (да будет он благословен!) и земной наместник Господина земли и неба.

Но Абул Гассан закричал ему:

— Ты лжешь, черномазый, о сын тысячи сводников!

Тогда повернулся он к одной из молодых невольниц и, подозвав ее к себе рукой, протянул ей палец, говоря:

— Укуси этот палец! И я увижу: сплю я или нет!

И девушка, знавшая, что халиф видит и слышит все, сказала себе: «Вот мне случай показать эмиру, что я могу сделать для его развлечения».

И, стиснув зубы изо всей силы, она прокусила палец до кости. И Абул Гассан, закричав от боли, воскликнул:

— Ай! Ах! Теперь вижу, что не сплю! Да, конечно, это наяву!

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания
Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания

Девятый том «Исторических записок» завершает публикацию перевода труда древнекитайского историка Сыма Цяня (145-87 гг. до н.э.) на русский язык. Том содержит заключительные 20 глав последнего раздела памятника — Ле чжуань («Жизнеописания»). Исключительный интерес представляют главы, описывающие быт и социальное устройство народов Центральной Азии, Корейского полуострова, Южного Китая (предков вьетнамцев). Поражает своей глубиной и прозорливостью гл. 129,посвященная истории бизнеса, макроэкономике и политэкономии Древнего Китая. Уникален исторический материал об интимной жизни первых ханьских императоров, содержащийся в гл. 125, истинным откровением является гл. 124,повествующая об экономической и социальной мощи повсеместно распространённых клановых криминальных структур.

Сыма Цянь

Древневосточная литература
Смятение праведных
Смятение праведных

«Смятение праведных» — первая поэма, включенная в «Пятерицу», является как бы теоретической программой для последующих поэм.В начале произведения автор выдвигает мысль о том, что из всех существ самым ценным и совершенным является человек. В последующих разделах поэмы он высказывается о назначении литературы, об эстетическом отношении к действительности, а в специальных главах удивительно реалистически описывает и обличает образ мысли и жизни правителей, придворных, духовенства и богачей, то есть тех, кто занимал господствующее положение в обществе.Многие главы в поэме посвящаются щедрости, благопристойности, воздержанности, любви, верности, преданности, правдивости, пользе знаний, красоте родного края, ценности жизни, а также осуждению алчности, корыстолюбия, эгоизма, праздного образа жизни. При этом к каждой из этих глав приводится притча, которая является изумительным образцом новеллы в стихах.

Алишер Навои

Поэма, эпическая поэзия / Древневосточная литература / Древние книги