Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— А вот что, — и, помолчав немного, сказал: — Знай, о господин мой, что город Багдад разделен на участки, и во главе каждого земельного участка стоит шейх, именуемый шейх-аль-балад[7]. К несчастью для этого участка, в котором я живу, здешний шейх-аль-балад такой безобразный и гнусный человек, что, без сомнения, он родился от совокупления гиены и свиньи. Его приближение пагубно, ибо рот его — не обычный рот, а грязная задница, сравнимая с отхожим местом, рыбьи глаза его косят во все стороны и готовы вывалиться к его ногам; распухшие губы его имеют вид злокачественной язвы, а когда он говорит, то брызжет слюной; уши у него как у борова; обрюзглые и нарумяненные щеки его похожи на зад старой обезьяны; челюсти его беззубы, так много жевал он всякой мерзости; тело его поражено всякого рода болезнями от гнусных привычек, и весь он сгнил. Что же касается его зада, то его и вовсе нет, ранее он служил выгребной ямой для ослиного дерьма и служил золотарям, а потом сгнил, и теперь заменен пуховыми подушками, которые удерживают его кишки от выпадения.

И вот именно эта гадина с двумя другими, которых также опишу тебе, позволяет себе наполнять смутой весь участок. Нет мерзости, которую он бы не совершил, нет клеветы, которую он бы не распространил, а так как душа его переполнена всякими испражнениями, то его старческая злость обрушивается на честных, смирных и опрятных людей.

Он один не может заражать весь квартал, а потому имеет двух таких же гнусных, как и сам он, помощников. Первый из этих мерзавцев — раб с безволосым, как у евнухов, лицом, желтыми глазами и голосом таким же неприятным, как звук выходящего воздуха из зада осла. И этот раб, сын блудницы и пса, выдает себя за благородного араба, тогда как он просто руми[8] самого низкого и гнусного происхождения.

Ремесло его заключается в том, что он водит компанию с поварами, слугами и евнухами визирей и вельмож, чтобы выведывать тайны господ и передавать их своему начальнику, шейх-аль-баладу, и болтать о них в духанах и притонах. Никакое самое грязное дело не может внушить ему отвращения, он готов облизать любой зад, если на вылизанном заду окажется золотой динар.

Что касается второго мерзавца, то это нечто вроде толстого большеглазого шута, который занимается тем, что несет всякий вздор на базарах, где все знают его голый, как луковица, череп и его заикающийся язык, которому так трудно говорить, что при каждом слове боишься, что он выплюнет все свои внутренности. Впрочем, никто из купцов не приглашает его садиться в своей лавке, потому что он так грузен, что, когда садится, стул разлетается под ним на куски. Этот не так грязен, как первый, но он несравненно глупее.

Если бы, о господин мой, я сделался только на один день эмиром правоверных, я не старался бы ни сам разбогатеть, ни обогатить своих родных, но поспешил бы избавить наш участок от этих трех ужасных негодяев и, наказав каждого сообразно со степенью его гнусности, поместил бы их в помойную яму. Таким образом я возвратил бы спокойствие жителям нашего квартала. Вот все, чего я желаю.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬСОТ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Таким путем я возвратил бы спокойствие жителям нашего квартала. Это все, чего я желаю.

Выслушав речь Абул Гассана, халиф сказал ему: — Йа Абул Гассан, воистину желание твое есть желание человека, идущего прямым путем и обладающего честным сердцем, потому что только люди, следующие правым путем и имеющие честное сердце, не терпят, чтобы безнаказанность была преимуществом злых и бесчестных. Но не думай, что твое желание уж так трудно исполнить: я уверен, что, если бы эмир правоверных узнал о нем, он поспешил бы передать тебе свою власть на один день и одну ночь, так как ничто не нравится ему так, как необыкновенные приключения.

Но Абул Гассан только рассмеялся и ответил:

— Клянусь Аллахом! Я ведь понимаю, что все, что мы говорим теперь, только шутки! Я, в свою очередь, уверен, что, если бы халиф узнал о моем странном желании, он велел бы посадить меня в дом умалишенных. Поэтому прошу тебя, если когда-нибудь придется тебе встретиться с кем-нибудь из придворных, никогда не говори им о том, о чем болтали мы здесь под влиянием винных паров.

И халиф, чтобы не перечить хозяину дома, сказал ему:

— Клянусь, что никому не буду говорить об этом!

Но про себя он решил, что не упустит случая позабавиться так, как никогда еще не забавлялся с той поры, как начал ходить по городу переодетым во всякого рода платье.

И сказал он Абул Гассану:

— О хозяин, теперь я, в свою очередь, должен налить тебе вина, до сих пор ты один услуживал мне.

И, взяв бутылку и кубок, он налил в него вина, ловким движением всыпал в него щепоть критского банжа высшего качества и предложил кубок Абул Гассану, говоря:

— Выпей на здоровье и с удовольствием!

Абул Гассан же отвечал: