И вот однажды вечером, перед заходом солнца, когда он, по своему обыкновению, сидел на багдадском мосту и ждал прихода какого-нибудь чужеземца, он заметил приближавшегося к нему богатого купца, одетого по обычаю купцов из Мосула и сопровождаемого рабом высокого роста и внушительного вида. Был же это сам халиф Гарун аль-Рашид, переодевшийся, как имел обыкновение делать каждый месяц с целью собственными глазами увидеть, что делалось в Багдаде. И Абул Гассан не узнал его и далек был от мысли, что видит перед собою халифа; он встал со своего места, подошел к нему и после самого любезного приветствия сказал ему:
— О господин мой, благословен твой приход к нам! Окажи мне милость и прими на эту ночь гостеприимство под моим кровом, вместо того чтобы идти ночевать в хан! А завтра утром у тебя будет время поискать себе помещение.
И чтобы заставить его решиться принять предложение, он в нескольких словах рассказал ему, что уже с давних пор имеет обычай предлагать гостеприимство на одну ночь первому чужеземцу, которого встречает на мосту. Потом он прибавил:
— Аллах щедр, о господин мой! В моем доме ты найдешь широкое гостеприимство, горячий хлеб и светлое вино!
Он заметил приближавшегося к нему богатого купца, одетого по обычаю купцов из Мосула и сопровождаемого рабом высокого роста и внушительного вида.
Когда халиф выслушал Абул Гассана, он нашел приключение таким необычайным, а Абул Гассана таким странным, что ни минуты не колебался и пожелал с ним поближе познакомиться. Заставив себя только для приличия попросить еще раз, чтобы не показаться неблаговоспитанным человеком, он принял предложение, говоря:
— Клянусь головою и глазом! Да умножит над тобою Аллах щедроты Свои, о господин мой! Я готов следовать за тобою!
И Абул Гассан, показывая дорогу своему гостю и беседуя с ним приятнейшим образом, увел его к себе.
В тот вечер мать Гассана приготовила превосходный ужин. Прежде всего она подала им поджаренные в масле и начиненные рубленым мясом лепешки с сосновыми семечками, затем жирнейшего каплуна, вокруг которого расположились четыре крупных цыпленка, потом гуся, начиненного изюмом и фисташками, и, наконец, голубей под соусом.
И все это поистине имело приятный вид и превосходный вкус.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И все это поистине имело приятный вид и превосходный вкус.
А поэтому, усевшись перед подносами, и хозяин, и гость ели с большим удовольствием; Абул Гассан же выбирал и подкладывал гостю самые лакомые куски. Потом, когда они закончили, невольник подал им кувшин и таз, и они стали мыть руки, между тем как мать Гассана убирала со стола посуду с едой и ставила на ее место подносы с плодами, полные изюма, фиников и груш, а также другие подносы, на которых стояли горшочки с вареньем, миндальное тесто и разного рода тонкие лакомства. И ели они досыта, чтобы потом приступить к напиткам. Тогда Абул Гассан наполнил вином пиршественный кубок и, держа его в руке, обратился к гостю:
— О гость мой, ты знаешь, что петух никогда не станет пить, не созвав криком кур, чтобы они пили вместе с ним. Я же, если бы должен был поднести этот кубок к губам моим и пить из него один, не мог бы этого сделать — вино остановилось бы у меня в горле, и я, наверно, умер бы. Поэтому, прошу тебя, предоставь трезвость на эту ночь угрюмым людям и вместе со мной поищи веселья на дне этого кубка. Я же, о гость мой, чувствую себя беспредельно счастливым, принимая у себя в доме такого почтенного человека.
Халиф из вежливости и, кроме того, желая заставить его разговориться, не отказался от вина и стал пить вместе ним. Когда же вино начало облегчать их души, халиф сказал Абул Гассану:
— О господин мой, теперь, когда между нами установлен союз хлеба и соли, не пожелаешь ли мне сказать, какая причина заставляет тебя так поступать с незнакомыми тебе чужеземцами, и не расскажешь ли мне о своей жизни, которая должна быть удивительной?
И Абул Гассан ответил:
— Знай, о гость мой, что жизнь моя нисколько не удивительна, а только поучительна. Зовут меня Абул Гассан, я сын купца, который после смерти своей оставил мне состояние, позволявшее жить в полном довольстве в нашем городе Багдаде. Так как отец держал меня очень строго, то после смерти его я сделал все возможное, чтобы как можно скорее вознаградить потерянное время. Но так как от природы был я человек рассудительный, то имел осторожность разделить полученное наследство на две части: одну я обратил в золото, другую оставил в недвижимости. И стал я полными горстями сыпать золото в обществе сверстников, молодых людей, которых я угощал и содержал с щедростью и расточительностью эмира.