Тысяча и одна ночь. В 12 томах

А что до этих пятерых, то с ними было вот что. После двух дней, проведенных в шкафу, у всех пятерых возникла неотложная необходимость помочиться. И первым мочиться стал плотник. И таким образом, его моча полилась на голову царя. И царь в то же время помочился на голову своего визиря, который помочился на голову кади, который помочился на голову вали. Тогда все они начали вопить, кроме царя и плотника, крича:

— О, какое осквернение!

И кади узнал голос визиря, который узнал голос кади. И они сказали друг другу:

— Мы попались в ловушку! Какое счастье, что об этом не знает царь!

Однако в этот момент царь, который до этого молчал, сохраняя свою честь и достоинство, крикнул им:

— Заткнитесь! И я здесь, но я не знаю, кто из вас на меня помочился!

Тогда плотник воскликнул:

— Пусть Аллах высоко несет достоинство царя! Думаю, что это я, потому что я на пятом ярусе. — И затем он добавил: — Ради Аллаха! Я всему виной, потому что этот шкаф — моя работа.

Тем временем супруг молодой женщины возвратился из путешествия, и соседи, не заметившие отъезда женщины, видели, как он напрасно стучится в дверь своего дома. И спросил он их, почему никто не откликается ему изнутри. Но они не могли ничего сказать. Тогда после напрасных ожиданий все вместе выломали они дверь и вошли в дом; но в доме все было пусто, внутри стоял только один шкаф. А из шкафа доносились человеческие голоса. И они решили, что в нем поселились джинны.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А из шкафа доносились человеческие голоса. И они решили, что в нем поселились джинны. И предложили они (причем очень громко) поджечь шкаф и сжечь его со всем, что в нем заключалось. Когда же приступили к исполнению своего намерения, из глубины шкафа послышался голос кади, который кричал:

— Остановитесь, добрые люди! Мы не джинны и не воры! Мы такие-то и такие-то!

И в коротких словах рассказал он о хитрости, жертвой которой они все сделались. Тогда соседи с хозяином дома во главе разбили замки и освободили пятерых заключенных, которые предстали в надетых на них молодою женщиною странных нарядах. И, увидев их в таких одеяниях, никто не мог удержаться от смеха. А царь, чтобы утешить мужа, от которого сбежала жена, сказал ему:

— Назначаю тебя моим вторым визирем.

Таково было происшествие. Но Аллаху все лучше известно.

И, закончив так рассказ свой, Шахерезада сказала царю Шахрияру:

— Но не думай, о царь, что все это может сравниться с рассказом о сне наяву.

А когда, услышав это незнакомое ему название, царь Шахрияр насупил брови, Шахерезада, не медля ни минуты, начала:

СОН НАЯВУ

В былые времена, о благословенный царь, жил в Багдаде, при халифе Гаруне аль-Рашиде, молодой и холостой человек по имени Абул Гассан, который вел очень необыкновенную и очень странную жизнь. В самом деле, соседи заметили, что он никогда не посещал одного и того же человека два дня подряд и никогда не приглашал к себе никого из жителей Багдада; посещавшие же его все были чужеземцы. Поэтому жители того квартала, не понимая его жизни, прозвали его Абул Гассан Беспутный.

Каждый вечер имел он обыкновение становиться в конце багдадского моста и ждать там прохожего чужеземца; и как только заметит такого, будь он богат или беден, стар или молод, тотчас подойдет к нему, приветливо улыбаясь, и после приветствий и добрых пожеланий пригласит к себе, чтобы чужеземец переночевал с ним первую ночь, проведенную в Багдаде. И уводил он его к себе и угощал как только мог лучше; а так как он был человек веселый и забавный, то всю ночь сидел с гостем и ничего не жалел, чтобы доказать свою щедрость. Но на другой день он говорил:

— О гость мой, знай, что если я пригласил тебя к себе, между тем как одному Аллаху был ты известен в этом городе, то у меня были на то особые причины. Но я поклялся никогда не видеться два дня подряд с одним и тем же чужеземцем, хотя бы он был обаятельнейшим из людей. И вот поэтому я вынужден расстаться с тобой, и даже, прошу тебя, если встретишь меня на багдадских улицах, сделай вид, что не узнаешь меня, чтобы не заставить меня отвернуться от тебя.

И, сказав это, Абул Гассан отводил своего гостя в какой-нибудь хан в городе, сообщал ему все необходимые для него сведения, прощался с ним и никогда уже более не виделся с ним. Если же случайно и приходилось ему встретиться на базарах с одним из принятых им у себя чужеземцев, то он делал вид, что не узнает его, или даже отворачивался от него, чтобы не подойти и не поклониться ему. И так продолжал он поступать, и каждый вечер неизменно приводил он к себе нового чужеземца.