Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

— Эмир Аладдин, о господин наш, сделай милость, прости нас! Но султан (а мы рабы его) приказал нам арестовать тебя и привести между рук его закованным в цепи, как преступника! Мы не можем ослушаться султанского приказа! Еще раз прости, что поступаем так с тобой, осыпавшим нас своими щедротами!

При этих словах начальника стражи Аладдин опешил от волнения и изумления. Но наконец он обрел дар речи и сказал:

— Знаете ли, по крайней мере, добрые люди, по какой причине султан отдал вам такой приказ, тогда как я не совершил никакого преступления ни против него, ни против государства?

А начальник стражи ответил:

— Клянусь Аллахом, мы ничего не знаем!

Тогда Аладдин слез с лошади и сказал:

— Делайте со мною то, что приказал вам султан, потому что приказ султана дороже глаза и головы!

И стражники схватили Аладдина, хотя и сожалели о том, связали ему руки, надели ему на шею толстую и тяжелую цепь, которой окружили и его пояс, и потащили его в город за эту цепь, заставив его идти пешком, между тем как сами продолжали путь свой верхом.

Когда стража доехала до первых предместий города, прохожие, увидав Аладдина в таком положении, не сомневались, что султан по неизвестной им причине велит отрубить ему голову. А так как Аладдин своей добротой и своею щедростью приобрел всеобщее расположение, то, увидав его, прохожие поспешили идти за ним следом, и одни вооружились саблями, другие — дубинами, третьи — палками и камнями. И число их росло, по мере того как стража приближалась к дворцу, так что, когда прибыли на дворцовую площадь, сопровождавших Аладдина жителей было уже тысяча тысяч. И все кричали и протестовали, грозили своим оружием страже, которой лишь с величайшим трудом удалось сдержать толпу и проникнуть во дворец. И в то время как толпа продолжала вопить, кричать и ругаться на площади, требуя, чтобы ей отдали целым и невредимым господина ее Аладдина, стражники ввели его, закованного в цепи, в залу, где ждал его тоскующий и разгневанный султан.

Как только Аладдин предстал пред лицо его, султан в невообразимом бешенстве, не спросив даже, что сталось с дворцом и дочерью его Бадрульбудур, закричал меченосцу:

— Руби сейчас голову этому проклятому обманщику!

И не захотел он ни слушать его, ни смотреть на него ни одной минуты. И меченосец увел Аладдина на террасу, господствовавшую над площадью, где собралась бурная толпа, велел ему стать на колени на кусок окрашенной в красный цвет кожи, завязал ему глаза, снял цепь с его шеи и с тела и сказал ему:

— Исповедуй свою веру перед смертью!

И, обойдя вокруг него три раза, он взмахнул саблей и уже готов был нанести удар. Но именно в эту минуту толпа, заметив, что меченосец сейчас казнит Аладдина, приняла свои меры и с грозным криком стала карабкаться на стены дворца и ломиться в двери.

И султан увидел это и сильно испугался, опасаясь какого-нибудь прискорбного события. И обернулся он к меченосцу и сказал ему:

— Повремени и не руби голову этому преступнику!

А начальнику стражи сказал:

— Вели объявить народу, что я дарую помилование этому проклятому человеку!

И когда тотчас же прокричали с террас этот приказ, возмутившаяся толпа успокоилась, и те, кто лез на террасы, и те, кто ломился в двери, отказались от своих намерений.

Тогда Аладдин, которому озаботились развязать глаза на виду у толпы и освободить руки, скрученные за спиной, поднялся с кожаного ковра, на котором совершались казни, и, подняв голову, посмотрел на султана с полными слез глазами и спросил:

— О царь времен, умоляю твое величие сказать мне только, какое же преступление я мог совершить, что заслужил гнев твой и такую немилость?

А султан, у которого лицо сильно пожелтело, сказал ему, сдерживая гнев:

— Какое преступление, несчастный?! Так ты не знаешь?! Но ты перестанешь притворяться, когда я заставлю тебя увидеть его твоими собственными глазами! — И закричал ему: — Ступай за мной!

И пошел султан впереди и повел его на другой конец дворца, в ту сторону, где возвышался прежде дворец Бадрульбудур, окруженный садами, и сказал султан:

— Посмотри в это окно и скажи мне, так как ты должен это знать, что сталось с дворцом, в котором жила дочь моя?

И Аладдин посмотрел в окно.

И не увидел он ни дворца, ни садов, ни каких-либо следов их, но лишь пустынную площадь, такую, какою она была в тот день, когда он приказал джинну — слуге лампы — построить на ней чудесное зрелище. И это так потрясло его, изумило и огорчило, что он едва не лишился чувств. И не в силах был он вымолвить ни слова.

А султан закричал:

— Ну что, проклятый обманщик, где дворец, где моя дочь, ядро моего сердца, мое единственное дитя?

Аладдин глубоко вздохнул и залился слезами, а потом сказал:

— О царь времен, я не знаю этого!

Султан же сказал:

— Слушай! Я не прошу тебя восстановить твой проклятый дворец, но приказываю тебе возвратить мне дочь мою! И если ты этого не сделаешь сейчас же или не скажешь мне, что с ней сталось, клянусь головою своею, я велю казнить тебя!

Бесконечно взволнованный, Аладдин опустил глаза и думал с час. Потом, подняв голову, он сказал:

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания
Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания

Девятый том «Исторических записок» завершает публикацию перевода труда древнекитайского историка Сыма Цяня (145-87 гг. до н.э.) на русский язык. Том содержит заключительные 20 глав последнего раздела памятника — Ле чжуань («Жизнеописания»). Исключительный интерес представляют главы, описывающие быт и социальное устройство народов Центральной Азии, Корейского полуострова, Южного Китая (предков вьетнамцев). Поражает своей глубиной и прозорливостью гл. 129,посвященная истории бизнеса, макроэкономике и политэкономии Древнего Китая. Уникален исторический материал об интимной жизни первых ханьских императоров, содержащийся в гл. 125, истинным откровением является гл. 124,повествующая об экономической и социальной мощи повсеместно распространённых клановых криминальных структур.

Сыма Цянь

Древневосточная литература
Смятение праведных
Смятение праведных

«Смятение праведных» — первая поэма, включенная в «Пятерицу», является как бы теоретической программой для последующих поэм.В начале произведения автор выдвигает мысль о том, что из всех существ самым ценным и совершенным является человек. В последующих разделах поэмы он высказывается о назначении литературы, об эстетическом отношении к действительности, а в специальных главах удивительно реалистически описывает и обличает образ мысли и жизни правителей, придворных, духовенства и богачей, то есть тех, кто занимал господствующее положение в обществе.Многие главы в поэме посвящаются щедрости, благопристойности, воздержанности, любви, верности, преданности, правдивости, пользе знаний, красоте родного края, ценности жизни, а также осуждению алчности, корыстолюбия, эгоизма, праздного образа жизни. При этом к каждой из этих глав приводится притча, которая является изумительным образцом новеллы в стихах.

Алишер Навои

Поэма, эпическая поэзия / Древневосточная литература / Древние книги