Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Я спрячусь вот в этот шкаф. Выйду же из него, когда наступит для того час!

И отдал он ей коробочку с банжем, говоря:

— Не забудь о способе, о котором я тебе говорил!

И расстался он с ней и заперся в шкафу.

Тогда Бадрульбудур, несмотря на отвращение, которое внушала предстоявшая ей роль, не захотела упускать случая отомстить чародею и принялась исполнять наставления супруга своего Аладдина. Она приказала служанкам своим причесать себя самым подходящим к ее лучезарному лицу образом и велела подать себе прекраснейшее из платьев своего гардероба. Затем стянула она свой стан золотым, украшенным бриллиантами поясом, украсила шею ожерельем из благородных и одинаковой величины жемчужин, из которых только одна была больше остальных (величиною с грецкий орех) и находилась в середине; на руки и на ноги она надела золотые браслеты, драгоценные камни которых дивно сочетались своими цветами с красками остального наряда. И, обрызганная духами, подобная прекраснейшей из гурий и блистающая больше самой блестящей из цариц и султанш, она с умилением посмотрела на себя в зеркало, между тем как служанки громко восхищались ее красотой и дивились ей. И в небрежной позе легла она на подушки в ожидании волшебника.

Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ СЕМИДЕСЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И легла в небрежной позе на подушки в ожидании волшебника.

В назначенный час он не замедлил явиться. Против своего обыкновения, дочь султана встала в знак уважения к нему и с улыбкой пригласила его сесть возле нее на софу. Взволнованный таким приемом, магрибинец, ослепленный блеском глядевших на него прекрасных глаз и дивной красотой, из вежливости и почтительности сел только на край софы. А красавица, продолжая улыбаться, сказала ему:

— О господин мой, не удивляйся такой перемене во мне; я по природе своей нисколько не склонна к печали, и мой веселый нрав в конце концов взял верх над моей тревогой и грустью. К тому же я размышляла о словах твоих относительно супруга моего Аладдина и теперь совершенно уверена, что вследствие гнева отца моего Аладдина уже нет в живых. Что предначертано, то должно свершиться! Ни слезы мои, ни мое сожаление не могут возвратить к жизни мертвеца. Вот почему я решила осушить слезы свои, забыть печаль и не отвергать более твоего внимания и расположения ко мне. Такова причина перемены в моем расположении духа! — А затем она прибавила: — Но я еще не предлагала тебе прохладительные напитки в знак дружбы!

И встала она во всем сиянии ослепительной красоты своей и направилась к большому табурету, на котором стоял поднос с винами и шербетами, и, позвав одну из прислужниц, чтобы она подала поднос, сама ловким движением бросила щепоть критского банжа в золотой кубок, стоявший на подносе. И магрибинец не знал, уж как и благодарить ее за такие милости. И когда служанка подала поднос со шербетом, он взял кубок и сказал Бадрульбудур:

— О царевна, как бы ни был прелестен этот напиток, он не мог бы освежить меня так, как улыбка глаз твоих!

И, произнеся эти слова, он приблизил кубок к губам своим и сразу осушил его. Но в тот же миг покатился он к ногам Бадрульбудур головой вперед.

Услыхав шум от его падения, Аладдин издал громкий крик торжества, вышел из шкафа и подбежал к недвижимому телу врага своего. И бросился он на него и, распахнув верхнюю часть его одежды, вынул спрятанную там лампу. И обратился он к Бадрульбудур, которая с беспредельной радостью подбежала обнять его, и сказал ей:

— Прошу тебя еще раз оставить меня одного! Нужно, чтобы все было кончено сегодня же!

И когда Бадрульбудур удалилась, он потер лампу в хорошо известном ему месте — и тотчас же явился джинн, который после обычной формулы стал ждать приказаний. Аладдин же сказал ему:

— О джинн — слуга лампы, — приказываю тебе в силу свойств лампы перенести этот дворец со всем в нем заключающимся в столицу Китайского царства, и именно в то место, с которого ты похитил его и принес сюда! И сделай так, чтобы это перенесение совершилось без малейших препятствий и толчков!

А дух ответил:

— Слышать — значит и повиноваться! — и исчез.

И в мгновение ока совершилось перенесение, так что никто и не почувствовал; дворец только слегка покачнулся два раза: один при отбытии, а другой — когда прибыл на место.

Тогда Аладдин, убедившись, что дворец действительно прибыл и поставлен против дворца султана, на том месте, где и раньше стоял, пошел к супруге своей Бадрульбудур, много целовал ее и сказал:

— Вот мы и приехали в город отца твоего! Но так как теперь уже ночь, то лучше объявить султану о нашем возвращении завтра утром. Теперь же будем думать только о нашем торжестве и радоваться ему и нашему свиданию, о Бадрульбудур!

А так как Аладдин со вчерашнего дня ничего не ел, то они велели слугам подать себе сытный ужин в зале с девяноста девятью окнами. Затем в наслаждениях счастливо провели они вместе эту ночь.