Украинский философ Григорий Саввичъ Сковорода

ся, портняжить, строиться, ловить звря? Здсь ли наше сердце неисходно всегда?.. Такъ вотъ же сейчасъ видна бд-ности нашей причина, что мы, погрувивъ все наше сердце въ пріобртеніе міра и въ море тлесныхъ надобностей, не имемъ времени вникнуть внутрь себя, очистить и поврачевать самую госпожу тла нашего, душу нашу. Забыли мы самихъ себя, за неключимымъ рабомъ нашимъ, неврнымъ тлишкомъ, день и ночь о немъ одномъ пекущеся. Похожи на щоголя, пекущагося о сапог, не о ног, о красныхъ углахъ, не о пирогахъ, о зо-лотыхъ кошелькахъ, не о деньгахъ. Коликая жъ намъ отсюду тщета и трата? Не всмъ ли мы изобильны? Точно всмъ и всякимъ добромъ тлеснымъ; совсмт. телга, по пословиц, кром коліосъ, одной только души нашей не имемъ. Есть, правда, въ насъ и душа, но такова, каковыя у шкорбутика или подагрика нот или матрозскій алтына не стоющій козырекъ. Она въ насъ разслаблена, грустна, нравна, боязлива, завистлива, жадная, ничмъ не довольна, сама на себя гнвна, тощая, блд-ная, точно такая, какъ паціэнтъ изъ лазарета. Такая душа если въ бархатъ одіась, не гробъ ли ей бархатный? Если въ свтлыхъ чертогахъ пируетъ, не адъ ли ей?.. Не о единомъ хлб живъ будетъ человкъ. О семъ послднемъ ангельскомъ хлб день и нощь печется Сковорода. Онъ любитъ сей родъ блиновъ паче всего. Даль бы по одному блину и всему Израилю, если бы былъ Давидомъ, какъ пишется въ книгахъ царствъ, но и для себе скудно. Вотъ что онъ длаетъ въ пустын1)". Очевидно, здсь идетъ рчь о внутренней работ сердца, о такомъ само-познаніи, какому училъ въ своихъ трактатахъ Сковорода. Въ полномъ соотвтствіи съ этимъ въ письм къ Ковалинскому Сковорода пишетъ: „Не орю убо, ни сю, ни куплю дю, ни воинствую, отвергаю же всякую житейскую печаль. Что убо дю? Се что! Всегда блаюсловяще Господа, поемъ Воскресенье ею. Дале объяснивъ, что Воскресеніе—это Библія, Сковорода продолжаетъ: „тамо и самъ я покоюся, наслаждаюся, веселюся. Пою съ Марономъ: Deus nobis haec otia fecit—Богъ нашъ cie

21

празднество даровалъ... (2-е отд., стр. 193). Сковорода такъ стремился къ внутреннему созерцанію и самопознанію, до такой степени отвлекался отъ всего земного и погружался въ духовное, что приходилъ въ состояніе глубокой радости, когда на-чиналъ говорить объ избранномъ имъ пути жизни. „Бесда двое" заканчивается такимъ именно сильпымъ лирическимъ заключе-ніемъ; это—радостная пснь души, страстно искавшей правды и нашедшей паконецъ высокую цль своего существованія. „Прощайте на вки дурномудрыя двы, сладкогласный сирены, съ вашими тлнными очами, съ вашею старющеюся младостью, съ младенческимъ вашимъ долголтіемъ и съ вашего рыданія исполненною гаванью. Пойте ваши псни людямь вашего рода! Не прикасается Израиль гергесеямъ. Свои ему поютъ пророки. Саиъ Господь ему яко левъ возреветъ и яко вихрь духа воз-свшцетъ въ крылехъ своихъ и ужаснутся чади водъ... Радуйся кефо моя, Петре мой, гавань моя, гавань вры, любви и надежды! Вмъ тя, яко не плоть и кровь, но свыше рожденъ еси. Ты мн отверзавши врата во блаженное царство свтлыя страны^ Пятьдесятое лто плаваю по морю сему и сего достигохъ ко пристанищу тихому въ землю святую, юже открылъ Господь Богъ мой. Радуйся градо-мати! Цлую тя, престоле любезныя страны, не имущія на путехъ своихъ бдности и сокрушенія, печали и воздыханія. Се теб приношу благій даръ отъ твоихъже вертоградовъ—кошницу гроздія и смоквей и орховъ, со хлбомъ Пасхи, въ свидтельство, яко путемъ праотцевь моихъ внійдохъ въ обтованную землю" (2-е отд., стр. 80).

Извстно, что Сковорода остановилъ свой выборъ на страннической жизни, совершенно свободной отъ кавихъ бы то ни было обязательству только по оставленіи харьковскаго кол-легіума въ 1766 году, когда и занялся составленіемъ своихъ фияософскихъ трудовъ, которые окончательно убдили его въ томъ, что онъ избрадъ себ врный путь. Тогда наступила полная гармонія слова и жизни. Но эта жизнь требовала подъема духа, ибо была постояннымъ, безпрерывнымъ подвигомъ, сама осуществляла ту борьбу плоти съ духомъ, о которой пропов-дывалъ Сковорода. Она приводила подъ часъ Сковороду въ со

22