въ такомъ дух онъ велъ преподававіе и въ Харьковскомъ Коллегіум. „Сковорода, поселившись у Тамары, началъ раньше воздлывать сердце воспитанника своего и, разсматрипая природный склонности его, помогать только природ въ ращеніи направленіи легкимъ, нжнымъ, нечувствительным^ а не безвременно обременять разумъ его науками, и воспитанникъ привязался къ нему внутреннею любовію" (1-е отд., стр. 4—5). Къ Ковалинскому онъ всецло примнилъ сеою педагогическую теорію: заботился и объ его здоровь ), обращалъ вниманіе на эстетическую сторону его развитія, но главное, дйствовалъ развивающимъ образомъ на его умъ и сердце. Вотъ что говоритъ объ этомъ самъ Ковалинскій: „Григорій (Саввичъ) часто началъ посщать его и, по склонности молодого человка, занимать его музыкою и чтеніемъ книгъ, служившихъ поводомъ къ разговору и нравоученію, открывъ въ молодомъ человк сердце, какого желалъ, и способности природныя, каковыя лю-билъ, обратилъ вниманіе свое на удобреніе разума его и духа" (1-е отд., стр. 12). Сковорода хотлъ сдлать изъ Ковалинскаго своего ученика и послдователя—и достигъ этого. Обь этомъ категорически свидтельствуютъ съ одной стороны самъ Кова-линскій, а съ другой—письма къ нему Сковороды, раскрывающія передъ нами во всхъ подробностяхъ этотъ процессъ нравственнаго перерожденія ученика подъ вліяніемъ учителя (на этомъ мы еще остановимся ниже). Ковалинскій былъ не только ученикомъ Сковороды по Харьковскому Коллегіуму, но и его интимнымъ питомцемъ, котораго онъ полюбилъ сразу, и эта любовь, съ теченіемъ времени, только усиливалась; другіе ученики Сковороды по Коллегіуму, конечно, стояли отъ него несравненно дальше, но и къ нимъ онъ примнялъ свою систему нравственнаго воспитанія, открывъ для нихъ курсъ христіан-скаго добронравія, въ которомъ кратко изложилъ сущность своего христіанско-философскаго міросозерцанія. Наконецъ, тже идеи онъ проповдывалъ и впослдствіи, оставивъ педагоги-
1) Объ этомъ сиидтельствуетъ одно изъ писемъ его къ Ковалинскому; 1-е отд., стр. 76—78, ср. также 70.
282
ческую дятельность въ Коллегіум и сдлавшись странегвующимъ народнымъ учителемъ въ "широкомъ и благороднйшемъ смысл этого слова. И здсь онъ оставался наставникомъ, учителемъ съ тою только разницею, что наставлялъ не дтей, не юношей, а взрослыхъ. Характерною особенностью его педа-гогическихъ пріемовъ было то, что онъ не подлаживался подъ вкусы и привычки своихъ слушателей, а, наоборотъ, всмъ, всегда и везд, прямо и открыто излагалъ свои мннія, изобличалъ заблужденія и предразеудки. И понятно, почему швейцарцу Вернету такая прямая откровенность рзкая проповдь истины представлялась неудобной; по его мннію, истина должна быть всегда прикрыта пріятною завсою.
Но Своворода, со своимъ прямодушіемъ и чистосердечіемъ, былъ далекъ отъ всякой искусственности и фальши. Онъ говорилъ и длалъ то, что думалъ и чувствовалъ. Такъ онъ поступалъ и въ самомъ святомъ дл своей жизни—религіи. Здсь опять онъ жилъ такъ, какъ училъ. Въ ученіи своемъ онъ, какъ мы знаемъ, постоянно обращалъ вниманіе на внутреннюю сторону христіанства, указывалъ и здсь, какъ везд, на превосходство духа надъ вншностью, обрядомъ, церемоніей. Онъ былъ въ полномъ смысл этого слова духовнымъ христіаниномъ, постоянно всмъ сердцемъ своимъ стремившимся къ Богу. „Въ лишеніяхъ своихъ, говоритъ Ковалинскій, призывая въ помощь вру, не полагалъ оной въ наружныхъ обрядахъ однихъ; но во умерщвленіи самопроизволенія духа, т. е. побужденій отъ себя происходящихъ, въ заключеніи всхъ желаній своихъ въ волю всеблагаго и всемогущаго Творца но всмъ предпріятіямъ, намреніямъ и дламъ. Онъ единственно занимался повелвать чувству своему и поучать сердце свое не дерзать господствовать надъ норядкомъ промысла Божія, но повиноваться оному во всей смиренности" (1-е отд., стр. 11). Ночью онъ отдыхаль отъ своихъ глубокихъ размышленій; легкій, тихій сонъ укр-плялъ его силы, изнуренныя дневными подвигами. Полунощное время онъ всегда посвящхлъ молитв, которая протекала вь глубокомъ сосредоточены чувствъ и безмолзіи природы и потому сопровождалась богомысліемъ. Ковалинскій очень картин-
283