Украинский философ Григорий Саввичъ Сковорода

се наказа ніе уже постигло тебя съ самимъ дйствомъ. Если Богъ везд, то можетъ ли беззаконникъ быть безъ него? Нтъ! Богъ есть въ немъ, судія его, мститель, терніе его, огнь и жупелъ, духъ будетъ, часть чаши ихъ" (1-е отд., стр. 36—37). Аллегорическому толкованію Нреображенія и Воскресенія Господня Сковорода посвятилъ дв проповди, которыя цликомъ вошли въ его „ГІотопъ зміинъ". Злые духи, съ сатаною во глав,— это, по мннію Сковороды, злыя, т. е. плотскія наши мысли, и онъ картинно изобразилъ борьбу въ человк этихъ добрыхъ и злыхъ мыслей, ангельскаго и діавольскаго сердца въ своемъ произведеніи „Борьба архистратига Михаила съ сатаною". Грхи— это наши страсти; чистосердечіе и спокойствіе—это добродтели. (2-е отд., стр. 192). Въ письм къ нкоему Кириллу1) онъ говоритъ: все оставляю и оставилъ и въ теченіе всей своей жизни намренъ только стремиться къ тому, чтобы уразумть, что такое смерть Христова, что означаетъ воскресеніе, ибо никто не можетъ возстать со Христомъ, если раньше не умретъ съ нимъ. Намъ снится, что мы постигли высоту священнаго писанія, между тмъ, какъ мы не знаемъ, что такое крещеніе и причащеніе2), хотя эти таинства и считаются понятными для всякаго. Не слдуетъ искать Господа только въ храм: онъ близъ насъ, съ нами, внутри насъ; Духъ святой внутри насъ, будучи стражемъ всего добраго и дурнаго; нтъ добраго человека, у котораго не было бы Бога въ сердц.

Въ церковь Сковорода обыкновенно не ходилъ, но молился всякую ночь въ глубокомъ уединеніи, устремляя свои помыслы къ невидимому Богу. Это отрицаніе обрядовъ и таинствъ сбли-жаетъ какъ бы Сковороду съ сектантами; но, на самомъ дл онъ чувствовалъ глубокое внутреннее нерасположеніе ко всякому сектанству и при томъ даже въ его иде, ибо оно ско

32

вывало челонка опредленными формами, противъ которыхъ онъ боролся всю свою жизнь. Въ этомъ отношенія между нимъ и основателями русскаго раскола цлая пропасть. Т готовы были душу свою положить за единую букву азъ, между тмъ какъ Сковорода доказывалъ, что познаніе Бога и правды доступно не только всмъ безъ различія христіанамъ, но и нко-торымъ лучтимъ представителямъ стараго классичесваго язычества. У Сковороды вовсе не было религіозной нетерпимости, фанатизма и исключительности: наоборотъ онъ вооружался противъ нихъ чрезвычайно горячо и рзко въ своихъ сочиненіяхъ; онъ ихъ отождествлялъ съ суевріемъ и считалъ не мсне вреднымъ явленіемъ, чмъ и безвріе. „Благочестивое сердце, по его словамъ, между высыпанными курганами буйнаго без-божія и между подлыми болотами рабострастнаго суеврія, не уклоняясь ни вправо, ни влво, прямо течетъ на гору Божію". Секты, по его словамъ, происходятъ изъ суеврій. „Изъ суеврій, говоритъ онъ, родились вздоры, споры, секты, вражды междоусобныя и странныя, ручныя и словесныя войны, младенческіе страхи пр." (2-е отд., стр. 252—253). Сковорода, можно сказать, не отрицалъ таинствъ и обрядовъ въ ихъ сущности, а, только старался найти въ нихъ высшій смыслъ и значеніе, понималъ ихъ духовно, аллегорически, т. е. относился къ нимъ такъ, какъ и къ Библіи вообще. Это не было, такимъ образомъ, настоящее принцииіальное отрицаніе или разореніе закона, а только пополненіе его. Такъ онъ самъ смотрлъ на это дло. „Многіе, говорилъ Сковорода, не разумя меня или не хотя разумть, клевещутъ, якобы я отвергаю исторію ветхаго и новаго завта, потому что признаю и исповдую въ оной духовный разумъ, чувствую Богописанный законъ и усматриваю Су-щаго сквозь буквальный смыслъ. Я пополняю симъ исторію, а не разоряю, ибо какъ тло безъ духа мертво, такъ и священное писаніе безъ вры; вра же есть невидимыхъ извщеніе. Когда я хвалю доблесть воина, неустрашимость, мужество, храбрость его, то симъ не уничтожаю нарядовъ его, ни оружія его. На-рядъ, убранство, оружіе воина есть исторія, а разумъ и слова сей исторіи есть духъ воина, дла его... Но историческіе хрис

33