Украинский философ Григорий Саввичъ Сковорода

жизни; онъ предъявлялъ къ ней очень болыпія требованія, но и самъ въ полной мр имъ удовлетворял дружба замняла ему бездомному страннику личныя привязанности—родныхъ, жену, дтей; неудивительно, поэтому, что въ нее онъ вклады-валъ вс силы своего горячаго, преданнаго, отврытаго, бьюща-гося любовью къ человчеству сердца. Сердечно любя и уважая своихъ друзей, онъ не только никогда не льстилъ ихъ сдабостямъ, а, наоборотъ, всегда отмчалъ таковыя и не скрывалъ передъ ними своихъ задушевныхъ убжденій, хотя бы они были имъ ненріятны и могли вызвать временное или даже и полное охлажденіе; къ этому влекла его искренность и прямота его натуры, не выносившей никакой фальши и сдлокъ. „До-воленъ всмъ всегда"... Это довольство собой было результатомъ душевнаго мира, идею котораго проповдывалъ Сковорода и который царилъ въ его собственномъ сердц; онъ слилъ свою волю съ волей Божіей и вслдствіе этого достигъ оптимистиче-скаго, жизнерадостная настроенія, которое сопровождало его до самой смерти, съ которымъ онъ ушелъ и въ могилу, поб-дивъ въ себ страхъ этого неизбжнаго конца, бывшаго въ его глазахъ только давно желанною гаванью и иокоемъ. ,,Достигъ наверхъ наукъ, познавши духъ природы... Сковорода не былъ только начегчикомъ, какъ многіе изъ древне-русскихъ писателей; это былъ настоящій глубокомысленный ученый, достигшій научныхъ вершинъ, работавшій самостоятельно въ избранномъ имъ род знаній и значительно подвинувшій ршеніе многихъ спеціальныхъ вопросовъ; вмст съ тмъ это былъ широко образованный человкъ, воспитавшій свой умъ на классической литератур и философіи; природныя способности въ соединеніи съ духомъ научной пытливости и съ общимъ образованіемъ, которое онъ старался повернуть изъ его западно-европейскаго первоисточника, помогли ему создать цльное, свободное отъ противорчій міросозерцаніе, которое онъ проиодилъ всю свою жизнь. Его ученіе было посвящено висшимъ вопросамъ духа и касалось съ одной стороны человка, а съ другой природы, этого большаго міра, который, по его мннію. состоялъ изъ безчислен-наго множества другихъ менынихъ міровъ. „Достойнй для

38

сердецъ примръ Сковорода'1... Жизнь Сковороды, стоявшая въ полномъ соотвтствіи съ учевіемъ, посвященная исключительно дятельной любви къ Богу и ближнему, является высокимъ образцомь, достойнымъ подражанія. Но особенно поучительна -его общественная работа надъ своимъ нравственнымь усовер-шенствовапіемъ; она дйствуетъ уже не на умъ, а на наше чувство; она не поражаетъ, не удивляетъ, а трогаеть насъ, заставляешь биться наше сердце горячимъ сочувствіемъ къ пылкому любвеобильному сердцу этого человка, котораго нкото-рые, однако, называли мизантропомъ и песси мистомъ!

Д. Вагалй.

Киевская старина 1895 №6

Украинскій философъ Григорій Саввичъ Сковорода1).

ГЛАВА 2-я.

Значні Г. С. Сковороды.

Познакомивъ читателя съ міросозерцаніемъ и жизвью Сковороды, мы тмъ самимъ дали нкоторый матеріалъ и для суж-денія о значеніи его. Но это на столько важный и сложный вопросъ, что на немъ нужно остановиться подробне, ему необходимо посвятить отдльную главу, тмъ боле, что въ изсл-довавіяхъ, касающихся его личности и ученія, объ этомъ мы находимъ только отрывочный и далеко не всегда обоснованныя замчанія. Да и едва ли возможно было раньше, когда большая часть его важнйшихъ трудовъ не была извстна ученому міру, сдлать оцнку ихъ литературнаго значенія; тогда можно было говорить только о непосредственномъ вліяніи его личности и оригинальнаго характера, да и то не съ такою полнотою и обстоятельностью, какія возможны теперь для насъ, благодаря но-вымъ біографическимъ матеріаламъ.

Но мы ясно представляемъ себ затрудненія, ожидающія насъ при ршеніи даннаго вопроса; мы прекрасно понимаемъ, вакъ легко вообще впасть въ крайности при оцнк общественных и литературных дятелей стараго времени: размры всякихъ вліяній съ трудомъ вообще, по самому характеру своему, поддаются точному опредленію, а между тмъ мы должны дать

') См. „Кіев. Стар." № 3 1895 г.

39

именно опредленіе, которое представляло бы значеніе дятеля и не въ уменьшенном, и не въ увеличенном масштаб; въ одномъ случа мы будемъ не праны передъ памятью покойника, въ другом—передъ современными читателями. Въ виду всего этого мы постараемся основывать свои выводы исключительно на документальныхъ данныхъ, руководствуясь въ сужденіяхъ тою осторожностью, которая обязательна для всякаго объективнаго историка.