Украинский философ Григорий Саввичъ Сковорода

Быть можетъ, и Гервасій Якубовичъ имлъ какія либо отношенія къ переяславскому коллегіуму, гд преподавалъ Г. С. Сковорода. Во всякомъ случа эти добрыя отношенія продолжались и въ новомъ мст служенія Гервасія. Гервасій былъ очень близокъ къ епископу Іоасафу и, по словамъ Ковалинскаго, „представилъ ему о Сковород одобрительнйше"—и „епископъ вызвалъ его къ себ чрезъ Гервасія". По окончаніи 1-го года преподаванія въ харьковскомъ коллегіум, Сковорода прізжаетъ на каникулы къ Іоасафу. Епископъ, желая навсегда удержать Сковороду при училищ, поручилъ Гервасію уговорить его принять монашество, общая довести его скоро до сана высокаго духовенства. Гервасій сталъ убждать Сковороду, указывая на желаніе архіерея и на предстоящую ему честь и славу на этомъ поприщ. Но извстно, какъ рзко отвтилъ ему Сковорода, „возревновавъ по истин". Гервасій упрашивалъ его принять монашество во имя дружбы ихъ, ради пользы церкви; но Сковорода остался непреклоненъ и, видя холодность къ себ Гервасія, попросилъ у него для себя благословенія и удалился изъ Блгорода „въ пустыню" къ одному изъ пріятелей. Іоасафъ, которому Гервасій доложилъ о происшедшемъ, не разсердился на Сковороду, а только пожаллъ объ его отказ; очевидно, онъ понялъ его побужденія въ этомъ дл. Мало того:

47

не желая лишаться добросовстнаго и талантливаго преподавателя, дарованія котораго онъ сознавалъ во всей ихъ сил, Іоасафъ снова дружески предложилъ Сковород мсто учителя въ харьковскомъ коллегіум—и тотъ его охотно принялъ. Та-кимъ образомъ, и въ данномъ случа Сковорода остался вренъ себ и своему характеру: онъ смдо и рзко высказалъ свой взглядъ на современное ему монашество передъ представителями этого послдняго; его не остановили ни боязнь потерять мсто, ни дружба съ Гервасіемъ, который посл этого сдлался къ нему холоденъ; у него, очевидно, существовала потребность высказываться по поводу основных вопросов церковной жизни и распространять свои идеи даже въ той самой сред, против консерватизма которой онъ вооружался; другими словами, мыслитель въ нем соединялся съ проповдникомъ, пропагандистом. Любопытна въ этомъ дл еще одна подробность—одним изъ побужденій для Сковороды снова принять на себя учительскую должность въ Харьков явилось желаніе воспитать въ своем дух новаго молодого друга, М. И. Ковалинскаго.

Точно также прямо и откровенно высказывался Сковорода во время пребыванія своего въ Кіев, въ Печерской Лавр, куда онъ похалъ съ Ковалинскимъ. „Онъ былъ ему истолкователемъ исторіи мста, нравов и древних обычаев и побудителем къ подражанію духовнаю благочестія почивающшъ тамо усопшихъ святыхъ, но не жизни живаго монашества". Не ограничиваясь, впрочем, Ковалинскимъ, Сковорода велъ бесды и излагалъ свои возрнія и передъ многими другими. „Многіе изъ соучениковъ его бывшихъ, изъ знакомыхъ, изъ родственников, будучи тогда монахами въ Печерской Лавр, напали на него неотступно, говоря: полно бродить по свту! пора пристать къ гавани; намъ извстны твои таланты, святая лавра приметъ тя, аки свое чадо; ты будешь столбъ церкви и украшеніе обители". И что же отвтилъ им Сковорода? „Ахъ, преподобные, возразил он в горячности, я столботворенія умножать собою не хочу, довольно и васъ, столбовъ не отесанныхъ въ храм

48

Божіемъ". Старцы замолчали, а Сковорода продолжал: „Раза! риза! Коль немногих ты опреподобила! Коль многих окаянствовала! Міръ ловит людей разными стями, накрывая оных богатствами, честьми, славою, друзьями, знакомствами, покровительством, выгодами, утхами и святынею; но всх несчастье сть послдняя. Блажен, кто святость сердца, т. е. счастіе свое, не сокрыл въ риз, но в вол Господней". Такъ разсказываетъ очевидецъ Ковалинскій, и такую именно рчь могъ и должен былъ произносить Сковорода; она точно выражает его отношеніе къ монашеству и вполн гармонирует съ общим его міровозрніемъ. Ставя чрезвычайно высоко древнее кіевское монашество, выказывая глубокое уваженіе къ тмъ подвижникам, мощи которыхъ лежали въ Печерской Лавр, онъ относился отрицательно къ современному монашеству, потому что въ немъ было одно только наружное благочестіе, а онъ постоянно призывалъ всхъ ко внутреннему,—къ святости сердца. И его откровенное слово не могло пройти безслдно; оно должно было оказать извстное дйствіе на слушателей. И дйствительно, Ковалинскій разсказываетъ, что монахи перемнялись въ лиц, слушая такія рчи, а один изъ нихъ попросилъ Сковороду и Ковалинскаго прогуляться съ ними за монастырь и тамъ, усадивши ихъ на гор над Днцромъ, обнял Сковороду и сказал: „О мудрый мужъ! Я и самъ такъ мыслю, какъ ты вчера говорил пред нашею братіею, но не смлъ никогда слдовать мыслямъ моимъ. Я чувствую, что я не рожден къ сему черному наряду и введен въ оный однимъ видомъ благочестія, и мучу жизнь мою; могу ли я?... Сковорода отвтилъ: отъ человка невозможно, от Бога же вся возможна суть".