роды возносится ко вышней господствующей натур, къ родному своему и безначальному началу, дабы, сіяніемъ его и огнемъ тайнаго зрнія очистившись, увольнитись тлесной земли и землянаго тла. И сіе то есть внійти въ покой Божій.., вылетвъ изъ тлесныхъ вещества границъ на свободу духа" (2-е отд., стр. 105). Въ 3-мъ мір Библіи—также должно первенствовать духовное начало, Богъ надъ вміемъ, который хочетъ потопить людей потопомъ, т. е. буквальнымъ пониманіемъ ея. Отсюда вытекаетъ двойственный взглядъ Сковороды на Библію: она и Богъ, и змій въ одно и то же время; вслдъ за блаженнымъ Августиномъ, онъ повторяетъ, что кто не возвышается до ду-ховнаго пониманія ея, тотъ подвергаетъ себя страшнымъ опасностямъ, вмсто пользы получйетъ вредъ. „Коль многихъ, говорить онъ, погубило буквальное пониманіе разсказа о Лотовомъ пьянств, о Давидовомъ прелюбодяніи и дволожств и т. п. Не всякій, подобно Самсону, раздеретъ пасть этого льва и най-етъ тамъ въ горькомъ сладкое, въ жесткомъ нжное, въ яд— ядь, въ смерти—животъ. Дв стороны иметъ библейское море; на нашемъ берегу все ветхое, пустое, жалкое, на томъ, въ той горней республик, все новое, новая тварь, новое тво-реніе; тамъ общество любви, любовь въ Бог, а Богъ въ обще-ств. Ветхій человкъ стоить, ходить, сидитъ, очи, уши, ноздри иметъ, чувствуетъ какъ кумиръ, мудрствуетъ какъ вдоль, ося-заетъ какъ преисподній кротъ, щупаетъ, какъ безъокій, ласковъ какъ крокодилъ, постояненъ какъ море, надежный какъ ледъ, равсыпчивъ какъ прахъ, исчезаетъ какъ сонъ; это—снь, соцъ тлнь. Духовный же человкъ совсмъ иной: безпредльно летитъ въ высоту, въ глубину, въ широту; не мшаютъ ему ни горы, ни рки, ни моря, ни пустыни; провидитъ отдаленное, прозираетъ сокровенное, заглядаетъ въ будущее, шествуетъ по лицу океана; очи его голубины, крылья орла, проворство оленье, смлость львиная, быстрота соколья, бодрость журавля, врность горлицы, незлобіе агнца. Тутъ опять мы имемъ дло съ ма-теріей и духомъ.
Въ какомъ же отношеніи находятся эти два начала другъ къ другу? Оба они существуютъ въ одномъ и одно въ двоихъ
7
нераздельно, но и не слитно, будто яблонь и тнь ея, древо живое и мертвое, ложь и истина. Отсюда Сковорода выводилъ положеніе о постоянном существованіи матеріи во времени и пространстве. „Поколь яблонь, потоль съ нею тнь ея. Тнь значитъ мстечко, яблонею отъ солнца заступаемое. Но дерево вчности всегда зеленетъ. И тнь убо ея ни временемъ, ни мстомъ есть неограниченна. Міръ сей и вс мірьг, если они безчисленны, есть то тнь Божія. Она исчезаетъ изъ виду по части, не стоить постоянно и въ различныя формы преобразуется, однако же никогда не отлучаясь отъ своего живаго древа, и давно уже просвщенные сказали всть сію: materia aeterna, вещество вчно есть, т. е. вс мста и времена наполнила". Но говоря о вчности матеріи, Сковорода не былъ матеріалистомъ ни въ какомъ отношеніи. Совсмъ наоборотъ: весь смыслъ его ученія заключается въ самой ршительной борьб съ теоріей господства матеріи. Онъ былъ убжденнымъ, послдовательнымъ, можно даже сказать, крайнимъ, одностороннимъ спиритуалистом, ибо только за духомъ онъ признавалъ творческую силу. Не смотря на то, что онъ проповдовалъ два начала, его нельзя назвать представителемъ теоріи дуализма; онъ въ сущности проводилъ монизмъ, потому что признавалъ только единую субстанцію—духъ; на матерію же онъ смотрлъ, какъ на постоянный ея аттрибутъ.
Если бы онъ не былъ монистомъ, то онъ не отводилъ бы матеріи чисто служебнаго значенія, не считалъ бы творческимъ элементомъ одного духа. А онъ именно представлялъ себ ихъ взаимное отношеніе въ такомъ вид. „Какое, говорилъ онъ, есть первоначальное тварей основаніе? Ничто. Воля вчная, возжелавъ облекти совершенства свои въ явленіе видимости, изъ ничего произвела все то, что существуетъ мысленно и тлесно. Сіи желанія воли вчной одлись въ мысленности, мысленности въ виды, виды въ вещественные образы". (1-е отд., стр. 19—20). Еще ясне развивается мысль о вчности и твор-честв Духа въ слдующихъ словахъ самаго Сковороды. „Божественные мистагоги или тайноводители приписываютъ начало единственно точію Богу. Да оно и есть такъ точно, если
155