Unknown

Они дрались. Стеклами, ножами, пал­ками. Ленка, как правило, побежда­ла. Оксана уносила с поля боя шра­мы на нежном беленьком теле. Мать свистела лозиной в воздухе, лишь только зайдя домой. Но все без толку. «Гены! Гены!» — торжествовала бабка.

Мать уже и сама поняла, что гены, да только взад ничего не воротишь.

Все пыталась как-то на нее влиять, просила о помощи школьных учи­телей, но те, усталые грузные тетки с трудной судьбой, не могли уже ни­кому помочь. И когда Ленка, будучи в седьмом классе, украла в школе из сумочки учительницы кошелек, педсовет с облегчением ее выгнал. Даже до конца года не дали до­учиться. Хотя — зачем? За весь год Ленка появилась в школе считанные разы. Стоило ли терпеть ее до лета? Читать-писать научили, и хватит.

А писать Ленку научили хорошо! Лучше всего в жизни она умела под­делывать почерки и подписи. И вот как-то раз она написала от лица матери такую записку, что, мол, до­рогие друзья, я тяжело заболела, мне срочно нужны деньги на лече­ние, разумеется, в долг. И подпись матери. С этой запиской Ленка, как профессиональная попрошайка по­шла по знакомым-соседям. Те ей поверили, как не поверить. Давали деньги, кто сколько мог. А потом оо- оочень сильно удивлялись, встречая мою мать живую-здоровую в мага­зине. Открылось все не быстро. Де­ликатные знакомые не могли так вот нагло подойти, заявить о вранье и потребовать деньги назад. Все думали, ну мало ли, может, болезнь незаметная, бывает же всякое. Но прошел почти год и кто-то решился намекнуть о долге, а мать глупое та­кое лицо делала, оно и понятно, ни­каких долгов на ней не висело, как ей казалось.

Приперев Ленку к стене, мать до­знавалась, сколько и кому они еще должны. Но у Ленки было жесткое правило — никогда не говорить правды. В крайнем случае, когда совсем вилы, можно сказать только часть правды, но как можно туман­нее. Короче, эта правда про долги постепенно всплывала на протяже­нии еще нескольких лет. Мать уже не могла смотреть людям в глаза, ей везде мерещились обманутые кре­диторы. Но, копеечка к копеечке, этот огромный долг был выплачен.

А потом родилась я, и наступи­ли трудные времена. Жрать стало по-настоящему нечего. А Ленка жрала в три горла, даром что ху­дющая. Съедала даже детское пита­ние, ложками черпала сухое молоко. Мать была уже не в силах тянуть на себе троих и погнала Ленку на рабо­ту, на птицефабрику. Оттуда ее вы­гнали через два месяца, застукали за воровством кур. Она им живым головы сворачивала и как-то под юбкой проносила. Но спалилась — прямо на проходной однажды кура выпала.

«Гены!» — вопила бабка.

Пытались выдать Лену замуж. За иностранца. Но нахуя это иностран­цу? Не вышло, короче, спровадить ее. Беспутство продолжалось.

Бабка больше не могла терпеть не­годование. Готова была лопнуть. От ношения в себе этой тайны у бабки буквально грыжа вызрела. Мать не могла сказать Ленке правду, а она, бабка, скажет. Откроет глаза, на ка­ких правах птичьих она на самом деле тут живет. Короче, выловила Ленку и прямым текстом ей выска­зала, что Ленка, мол, неблагодарная тварь, ее из говна вытащили, она бы,

мол, сдохла уже давно, ее родная мать бросила, а Катенька как щенка подобрала, ты в ногах у нее долж­на валяться, ноги целовать ее, и все в таком духе. Ленка выслушала но­вость молча, со стороны можно было бы сказать — равнодушно пожала тварь плечами, ничего святого. Что уж там с ней, с Ленкой, происходило после этого разговора не знает ни одна живая душа. Можно только до­гадываться. Да и то невозможно до­гадаться — как можно представить себе чувства человека, узнавшего, что тетка, лупившая его лозиной, не мать ему, а мать, мать, мать, маму, ма­мочку... Ищи-свищи.

Но она даже как-то нашла в себе силы поговорить с матерью прямо об этом. Хотела искать свою цыган- ку-молдованку, но мать ее расстро­ила невозможностью мероприятия. Ленка чуть поплакала, мать ее чуть поуспокаивала, на короткое время они стали подругами.

И тут случай из ряда вон, как удар под дых. Ленкина лучшая подруж­ка потеряла мать. Ленка пошла по­могать с похоронами, поддерживать подругу. И пока суть да дело, пока гости поминали скоропостижно скончавшуюся, Ленка проникла в спальню покойницы и свистнула из шкатулки драгоценности — лю­бимые золотые сережки с рубинами. И как ни в чем не бывало вернулась домой.

На следующий день подружка в бе­шенстве пришла за справедливо­стью. Но Ленка отнекивалась и ро­няла крупные прозрачные слезы. Мать почему-то поверила Ленке. Было невозможно поверить в обрат­ное — в такое страшное мародер­ство на фоне огромного горя подру­ги, с которой были не разлей вода. Мать посоветовала девочке поис­кать в комнатах получше. Девочка ушла восвояси.

А через неделю мать решила, в ред­ком, очень редком приступе аккурат­ности, навести генеральную уборку. И во время смены Ленкиного белья в уголке наволочки нащупала. Ах! Волосы на голове зашевелились у всей семьи. Все слишком сильно уважали смерть.