– Если вы носите это имя, которое вряд ли кому под силу было выдумать, – устало усмехнулся Стампи. – Тогда да, это посылка для вас.
– Да, это я, – в который раз повторила удивленная Дидо.
Рассыльный сунул ей в руки коробку с розовым бантом и выдохнул с таким облегчением, что закачались фонарики под потолком. Когда он поспешил к выходу, за ним увязалась Элейн. Было слышно, как она говорила ему:
– Не уходите так сразу, выпейте что-нибудь в баре. Там есть чудесный фруктовый сок, он играет всеми красками и называется «Разрази меня муравей!», от него разбирает смех и…
Все взгляды устремились на Дидо. Оркестр заиграл заводную
У всех вырвалось восхищенное «Ах!», чуточку театральное, но искреннее.
Проворным движением Дидо приподняла лежавшую в футляре пару птичек, искрящихся, феерически черных, и длинные гибкие перья защекотали приблизившиеся любопытные носы.
– Что это? – прошептала она и даже зажмурилась.
– Это… украшение? – вопросило желтое платье, не переставая подергиваться. – Вроде тиары?
– Там есть еще что-то на дне, – заметил чей-то голос, возможно Свампи: тон был мрачный. – Конверт.
Дидо взяла его и, прочитав имя адресата, протянула Джослину. Они удивленно переглянулись. Джослин вскрыл маленький конверт. В нем была карточка с золотым ободком и надписью дрожащим почерком, со старомодными завитушками:
Джослин надолго лишился дара речи, читая, перечитывая, пытаясь понять. Наконец он очень бережно взял птичек из рук Дидо и прикрепил их к ее левому плечу так, что перышки концом черной стрелы касались края облака. Щелкнул зажим.
Дидо улыбалась. Какая-то девушка в пышных голубых юбках дала ей свою пудреницу, чтобы она могла полюбоваться собой.
– Спасибо, Джо…
Он один это слышал, потому что губы Дидо почти касались его щеки, а оркестр как раз заиграл
– Это чудесный подарок, – шепнула она, опустив голову на его плечо.
Джослин молчал. Он боялся глупо рассмеяться или еще глупее расплакаться. Не только из-за этого – о да, чудесного, волшебного – подарка старого Дракона, нет, его сжигали изнутри ему самому не совсем понятные, противоречивые чувства.
Он сосредоточился на музыке, которая обволокла их, как водяной купол, и на послушном его рукам теле, прижавшемся к нему в этом пузыре.
В детстве Джослин выиграл на ярмарке двух красных рыбок в банке. Он чувствовал себя сейчас в точности как одна из этих красных рыбок. Второй рыбкой была Дидо. Они были одни в закрытой банке и плавали в этой музыке-воде, журчавшей им нежные глупости.
Танец продолжался, и он уже обнимал ее обеими руками, ладони лежали строго плашмя на ее позвоночнике. У Джослина мелькнула мысль, всего на мгновение, что ему не с чем сравнить, слишком мало имел он дело с женскими позвоночниками; но этот, несомненно, был в числе самых прекрасных и самых желанных на свете.
Он повернул голову, сам не зная, поцелует ли ее сейчас или что-то скажет на ушко, как раз в ту секунду, когда музыка, божественная глуповатая музыка, кончилась. Парочки на танцполе разомкнули объятия с отставанием на такт.
– Я обожаю укулеле, – шепнула Дидо. – Просто дрожь пробирает. Правда?
– Да, – ответил он.
Следующим танцем был буги. Джослин вопросительно посмотрел на девушку. Но под эту музыку ей танцевать не хотелось. Не сейчас, попозже, сказала она. И это тоже было счастьем, он понял, что их желания совпали и ей, как и ему, хочется сохранить вкус глуповатой песенки.
– Ты проголодалась? – спросил он.
– Немного. Я тут видела очень аппетитные сандвичи…
У буфета толпились желающие отведать аппетитных сандвичей.