– С лангустами из штата Мэн! – зычно объявлял Расс, чьи руки и глазомер были большим подспорьем мистеру Клодаху, преподавателю английского. – Мистер Клодах, здесь присутствующий, делает их своими руками! Литературе всё под силу. Немного терпения, пожалуйста.
Было странно видеть, как Я-Клавдий – такое было прозвище у мистера Клодаха, – повязав красно-зеленый фартук, намазывает тосты. У буфета обнаружился и Космо, до краев наполнявший свою тарелку. Джослин похлопал его по руке.
– У тебя всё путем, я вижу? – подмигнул ему Космо.
Он протянул Дидо свою тарелку с сандвичами. Девушка покачала головой.
– Поешьте! – настаивал Космо. – Иначе откуда возьмутся силы забраться на Эмпайр-стейт и вывешивать революционные транспаранты?
Она снова отказалась, и тогда он, взяв двумя пальцами сандвич, сунул его ей в рот.
– Изумительно, правда? На, попробуй и ты! – И во рту у Джослина тоже оказался сандвич.
Космо смотрел, как они жуют, и тихонько посмеивался.
– А где ты потерял Холли? – спросил Джослин, когда проглотил всё, что было во рту.
К буфету, не дотанцевав буги, подбежали Розанн и Квентин. Притопывая и подпрыгивая, они принялись наполнять тарелки.
– Вы готовитесь к танцевальному турниру? – спросил их Космо. – Или это приступ белой горячки?
– Нет, – ответил Квентин, не переставая приплясывать. – Просто отчаянное желание нажить люмбаго.
Тарелки опасно раскачивались в их руках. Джослин рассмеялся. Он обнял Дидо одной рукой, и она прислонилась к нему. Космо потеребил пальцем хвостики птичек в вырезе облака. Перышки затрепетали, щекоча Джослину щеку.
– Я должен вернуться к моей даме, – сказал Космо, покончив с последним сандвичем. –
Танец кончился. Квентин и Розанн перестали выделывать фигуры буги и занялись содержимым своих тарелок, разделив его с Дидо и Джослином.
– Видела бы моя мама, что я ем! – сказал Квентин, запихивая в рот огромный кусок. – Она двинутая на диетах доктора Хаузера[136]
.– Всё, что родители считают полезным, как правило, отвратительно, – объявила Розанн. – Рыбий жир, сырой лук, шпинат, школа.
Джослин поднял голову. Оркестр заиграл, и он узнал первые такты. Глаза его заблестели.
– Идем, – сказал он Дидо.
На танцполе он вновь ощутил ее талию, бедра, плечи, всё такие же гибкие и податливые и уже так невероятно, немыслимо знакомые. Дидо положила подбородок на его плечо, а он начал подпевать оркестру.
– Ты знаешь? – пощекотали его шею губы Дидо.
– По-французски. Это любимая песня Мамидо.
Колено Дидо пристроилось между его ног, и их тела соединились, как части пазла. Его бросило в дрожь. Боже мой, до чего глупые песенки воодушевляют и…
–
–
– Понятия не имею! – рассмеялся он.
– На французском звучит более замысловато, зато не так придурковато, как на английском.
– Гм, гм. А какой, по-твоему, глубокий смысл в
– Тоже понятия не имею! – прыснула она. – Никогда не видела, чтобы лунный свет превращался в пыль, а ты?
– И я никогда. Но на английском звучит красивее и не так глупо, как на французском. Или это с тобой, – добавил он по-французски, обнимая ее крепче, – всё кажется красивее.
На этот раз дрожь охватила обоих, и больше они не сказали ни слова.
Праздник затянулся почти до полуночи. Дирижер оркестра,
– Возьмемся за руки, – сказал он, – и споем
Джослин не знал английских слов и пел, как помнил с детства, по-французски:
Когда песня кончилась, все зааплодировали, стали целоваться и желать друг другу счастливого Рождества, веселых праздников и хороших каникул.
Джослин надел дафлкот, Дидо спрятала птичек в футляр и натянула сапоги. Он подал ей меховую накидку. Все собирались с духом: на улице еще подморозило, а снега насыпало с метр.
Прощания и объятия продолжались на белых темных аллеях вокруг машин.
– Ты нас не подбросишь, Космо? – спросил Джослин, наклонившись к дверце «бьюика».
– Я на север, мне надо отвезти Холли и Марсию. Спроси Элейн, кажется, Рой едет через Коламбус.