В Англии

И вот теперь они стоят на ступеньках церкви и смотрят вдоль Уотер-стрит, дожидаясь: она — подружек, он — приятелей. Прошло целых пять минут, пока они поняли, что их встреча наедине — подстроена.

Они поняли это одновременно, и, отвечая на не высказанную обоими мысль, Джозеф сказал:

— Пойду позову их, пусть поторапливаются.

Но Бетти покачала головой: куда более стыдно просить друзей, чтобы они больше ничего подобного не устраивали, чем быть жертвой такого заговора. Из раздевалки внизу слышался смех.

— Давай лучше немного пройдемся, — сказала Бетти, нахмурившись, — но только до угла.

Ведя велосипед по канавке, он шел по внешнему краю тротуара, она держалась ближе к домам, улица не освещалась, путеводным огоньком для них был фонарь, горевший на перекрестке, там, где Уотер-стрит выходила на Хай-стрит.

Они дошли до Хай-стрит, не перемолвившись ни единым словом.

— Ну вот, — проговорил Джозеф, как человек, который ни за какие блага не отступится от своей веры, — ты сказала: до угла. Вот мы и дошли.

— Дошли, — в ее голосе звучало сожаление.

— Спокойной ночи, Бетти, — сказал Джозеф и неторопливо, но решительно вывел велосипед на середину дороги.

Он назвал ее по имени: выбора у Бетти не было, если она хочет что-то сказать ему, и она должна так же его назвать. Бетти смотрела, как он наклонился над задним колесом, включая красный огонек.

— Ты никогда не думал поехать куда-нибудь в другое место поискать работу, Джозеф? — робея, проговорила она. Джозеф повернулся, поднял голову и улыбнулся. — Или пойти в армию? — продолжала она более уверенно. — В армии всегда нужны люди, почему бы тебе не записаться? Другие же могут, — сказала она.

— Одни могут, другие нет.

Бетти не хотела спорить. Большинство людей в Терстоне работали, и ей было неприятно, рассказывая кому-нибудь о Джозефе, говорить, что он безработный. Живи они в Мэрппорте, где безработица была почти поголовной, то Бетти, наоборот, было бы неловко, если бы он работал. Так же как в одежде, манерах, поведении, в мечтах, вкусах, стремлениях, она и в этом не могла и не хотела отличаться от других, хотела быть такой, как все.

— Ну послушай, — говорил он ей, — что мне еще делать? Допустим, я уеду на юг, но ты ведь со мной не поедешь.

— Наверное, не поеду. Ведь мы даже не помолвлены.

— А если я запишусь в армию, то вообще больше тебя никогда не увижу.

— У солдат бывают отпуска…

— Но, Бетти!..

— Ты должен найти занятие получше, чем разъезжать по графству с Дидо и его дружками. Ты лучше, чем они.

— Почему?

— Потому что они грязные.

— Господь с тобой!

— Да, грязные. И не потому, что они такие бедные. Мыло стоит совсем дешево.

— Разве это так важно?

— А по-твоему, неважно? Они воры, Джозеф Таллентайр, и ты знаешь, что это так. Ты говоришь, что, когда они с тобой, они не воруют, но это не оправдание.

Бетти была противницей даже самого незначительного беззакония. Джозеф думал еще раза два встретиться с Дидо и его подручными, чтобы соблюсти декорум, но решительный протест Бетти перекликался с его собственным понятием о жизни, и он понял, что его бродячей жизни приходит конец.

— Что же, остается одно — земля.

— Только не это!

— А чем тебе это плохо?

— Ничем не плохо.

— А что же?

— Если ты станешь фермером, ты уже больше ничем другим заниматься никогда не будешь, — чуть не с отчаянием произнесла Бетти.

— Ну?

— А я не хочу жить в деревенском доме, где кругом ни души.

— Вот оно что.

— Да, не хочу, — Бетти поколебалась, — прости меня, Джозеф, но от меня тебе толку мало.

— Это пустяки.

Одно из доказательств любви, подумал он, — желание служить другому. И хотя Бетти ставила условия, в сущности, она хотела немногого. Остаться в Терстоне, жить рядом с теми, кого она знала всю жизнь, кто заботился о ней, растил ее, — это, по крайней мере, он мог ей дать.

А он был готов дать гораздо больше. Вся прожитая жизнь представлялась ему теперь подготовкой к их встрече: все, что он должен был отринуть сейчас, не больше того, что уже позади…

Он решил попытать счастья на большой целлюлозно-бумажной фабрике. Управляющий жил в огромном роскошном особняке, окруженном парком, в самом центре города. Джозеф каждое утро приходил к особняку, вставал у ворот и ожидал мистера Лансинга. Когда тяжелые деревянные ворота затворялись за управляющим, Джозеф бросал на него молчаливый упрямый взгляд и, отстав шага на три, провожал до самой фабрики. Этот путь — ежедневная утренняя прогулка управляющего — равнялся приблизительно полумиле. Вечером мистер Лансинг возвращался домой в легковой машине: машина останавливалась, шофер шел открыть ворота, а Джозеф тут как тут — стоит у ворот и смотрит прямо в машину.

После двухнедельного провожания любопытство управляющего наконец проснулось, нервы, видно, не выдержали. Он вышел из машины и шагнул к назойливому незнакомцу.

— Кто вы?

— Джозеф Таллентайр.

— Почему вы меня преследуете?

— Я хочу работать на вашей фабрике.

— Этого многие хотят, молодой человек.

«Молодой человек» прозвучало насмешкой: самому Лансингу было года тридцать два — тридцать три.