Это был не велоклуб, просто компания парней и девчонок, которым по вкусу совершать вместе дальние прогулки на велосипедах. Джон Конноли, Джек Аткинсом, сестры Мидлтон, Мэри Грэм — Бетти всех их знала с пеленок. В это июньское утро их было десять; Бетти с Джозефом, как и две другие пары, ехали на тандеме. В сумке над задним брызговиком лежат бутерброды, большая бутылка с лимонадом, плащи и футбольный мяч, кататься едут на целый день. Объезжают фонтан, ожидая, пока куранты на церкви пробьют восемь, и, нажав на педали, устремляются сначала по главной улице, потом по Вэрнфорд-стрит до Карлайлского шоссе, которое приведет их к заливу Уитли, к восточному берегу, милях в семидесяти от Терстона.
Выехав из города, они часа через два уже на дороге, которая бежит параллельно Римской стене; дорога ровная, как прочерченная по линейке, до самого Уолсенда, но то и дело взбегает на холмы и ныряет в лощины, как аттракцион «американские горы». Их тандем был старой марки, подержанный, рассчитанный не столько на скорую, сколько на безопасную езду. Педали приходилось крутить изо всех сил, так что, если хотелось заехать подальше, надо было работать до седьмого пота. Но особенно раздражала тихоходность: ведь хотелось лететь, обгоняя ветер, только б шею не сломить.
Проработав на фабрике два года, Джозеф получил право пользоваться одним воскресеньем в четыре недели летом, в две — зимой; он брал их все, открыв для себя неизведанную радость: быть с Бетти вместе весь день. Да и дома по воскресеньям было все по-другому. Фрэнк утром долго спал: гараж по выходным не работал. Джозеф спозаранку выезжал на тандеме, захватывал по дороге Бетти, и ехали вместе в Терстон; только Джон, как и в будни, шел работать на ферму, где чистил конюшни и помогал с дойкой.
Джозеф ехал спереди, Бетти сзади. Это Джозефу больше нравилось — он как наберет скорость, так они и едут. Если же первой сидела Бетти, то они то вырывались вперед, то еле тянулись; иногда вдруг перед самым ничтожным подъемом она соскакивала с велосипеда, а иногда жала на педали изо всех сил, поднимаясь на бесконечный склон, и Джозеф знал, она, хоть убей, не остановится до самого гребня. Где уж тут забыться, помечтать, полюбоваться окрестностями или просто поболтать с приятелем, едущим рядом, когда каждую секунду можно стукнуться лбом о ее затылок, а то еще обнаружить, что Бетти едет без педалей. Сколько они были вместе, никогда он не испытывал такого раздражения ни во время ссор, ни во время размолвок, как в этих поездках на тандеме. Но обиднее всего было то, что Бетти, казалось, не знает усталости. О каком душевном равновесии может идти речь, когда рядом с тобой явное, неоспоримое превосходство. Дважды он пытался навязать такую скорость, чтобы Бетти выбилась наконец из сил, не тут-то было: отдуваясь, как паровоз, он поворачивался на седле и видел такую озорную, такую довольную улыбку, что ему хотелось взять этот чертов тандем и утопить его в ближайшей речке, где поглубже. Но он не мог этого сделать, не мог даже продать его. Это означало бы признаться в поражении.
Джозеф купил тандем, вдохновившись романтической мечтой. Он видел сопряженные парочки, колесящие по сельским дорогам, двое в одном; тандем был для него символ и укрепитель любви.
Но Джозеф горько ошибся.
И все-таки тандем сослужил свою службу. Благодаря ему он узнал Бетти. Ему было даже смешно, что именно так ему было суждено постичь характер любимой. В его грезах душа ее раскрывалась на высоком берегу реки, в уютном зальце деревенской гостиницы или во время весенних прогулок сказочным днем под белоснежными облаками. А в жизни они узнавали друг друга на этом треклятом тандеме.
Они долго катили по пустынной дороге, передохнуть остановились у Хаусстедса, около древнеримского кавалерийского бивака. На площадке несколько человек осматривали достопримечательности. Джозеф предложил подняться, но все запротестовали: займет слишком много времени. Он немного поспорил, по пришлось уступить. Двинулись дальше, Бетти нарочно замедлила ход, и они чуть поотстали.
— Что ты так раскипятился? — прошептала она ему в затылок.
— Ничего не раскипятился.
— А что же тогда?
— Но ведь ты должна это увидеть. Тебе интересно. Ведь правда, интересно?
— Не знаю, — сказала она и тут же честно призналась: — Конечно, интересно. Но ведь, кроме нас, больше никто не захотел глядеть.
— Когда-нибудь мы завернем сюда вдвоем.
— Завернем, — неожиданно согласилась она. — С удовольствием.
Джозеф повернулся к ней и вдруг признался в своем сокровенном желании, о котором никому никогда не говорил:
— Знаешь, а я ведь хотел когда-то быть сельским учителем.