В Англии

Бетти улыбнулась, Джозеф нагнулся, чтобы поцеловать ее.

— Осторожнее!

Велосипед вильнул к обочине, и Джозеф едва успел вырулить, чтобы не свалиться в канаву.

Через шахтерские городки, лежащие на Тайне, они проезжали на полной скорости, молча; городки были мрачные, унылые, так непохожие на их чистый, уютный городок; они точно жаловались своим видом: беда. На всех улицах чернели мрачные молчаливые фигуры шахтеров, не знающих, куда себя деть между вчерашним шиллингом, истраченным на футбол, и сегодняшними тремя пенсами на кружку портера: кабачки — единственное для многих развлечение после недели под землей — были еще закрыты. Это было несправедливо, позорно. Бетти чувствовала это физически, как ощущаешь мороз или зной. Вид этого жалкого, без капли радости прозябания убивал Бетти, у нее ныло сердце, потели ладони, она нервно кусала губу. Ее жег стыд, что она едет довольная, веселая мимо этих несчастных, угрюмых людей. Почувствовав, что педали стало крутить труднее, Джозеф обернулся, но, увидев лицо Бетти, догадался, что она чувствует; нахлынула нежность, и сказал совсем не то, что хотел:

— Ужасно, правда?

— Да, — ответила Бетти. — Их надо перестрелять, раз они допускают такое.

Эти слова дали отдушину гневу и боли, мысль ее заработала в другом направлении: какое придумать наказание людям, стоящим у власти. Как жаль, что она еще не может голосовать, она голосовала бы за лейбористов. Это будет ее оружие, ее вклад в борьбу.

Последнюю милю — последний бросок перед морем — они неслись, низко пригнув головы, резиновые рукоятки руля нагрелись от стиснутых кулаков. Тяжесть, наливавшая ноги последние двадцать миль, забылась; вот уже поросший травой берег, еще немного — и начнутся пляжи на северной окраине курортного городка. На траве соскочили, перевернули велосипеды вверх колесами, чтобы песок не засорил цепь и спицы, и принялись уплетать взятые с собой бутерброды.

После еды пошли купаться, хотя холодное Северное море не очень-то манило; схватились за руки и побежали по влажному песку, покуда ледяные волны не заплескались выше колен. Стали брызгаться, парни ныряли, хватали девчонок за голые ноги и подбрасывали. Плавали недалеко, держась поближе друг к дружке, как стая Дельфинов. Народу на пляже прибывало, был полдень, всюду белели на песке худые тела горожан: мужчины в черных шерстяных купальных трусах, женщины в глухих купальных костюмах, временно облысевшие в белых резиновых шапочках; бабушки вдавились поглубже в песок, детишки плещутся на мелководье, везде пакеты с едой, узелки одежды; дрожащая, неуютная свобода, как будто это беженцы, а не отдыхающие, и двигались-то они рывками, натужливо, словно силились сделать как можно больше — а вдруг это последний свободный погожий день?

А наша компания из Терстона, отмахав семьдесят миль, проглотив бутерброды, вдоволь набултыхавшись в не очень-то гостеприимном Северном море, выскочила на берег и стала гонять в футбол; набегавшись, сыграли в ручной мяч, девчата против парней.

Переодевшись и обсохнув, все вдруг почувствовали какую-то неловкость; между парнями и девушками словно легла полоса отчуждения. Немного позже они около часа проведут каждый со своей девушкой, но сейчас вид у всех был такой сконфуженный и недоуменный, точно они бьются над задачей, не имеющей решения. Надо найти верный ход, чтобы сама собой создалась такая простая и желанная ситуация — остаться наедине. А как это сделать? Одно неуместное слово, фальшивый тон, и все будет непоправимо испорчено. Парни уткнулись в свои велосипеды, девушки по другую сторону этого механического барьера принялись собирать остатки еды в дорожные сумки, бутылка лимонада переходила из рук в руки. Становилось невыносимо: потихоньку отодвигались друг от дружки; глядели не мигая на море; несвязные возгласы, взгляды исподлобья разрывали ту прочную нить, которая крепко связывала их весь день; дело могла спасти теперь только чья-то храбрость. Кто первый решится просто и ясно произнести то, что у всех на уме. Кто отважится стать мишенью шуток и подтруниваний, во всеуслышание объявив, что ему захотелось прогуляться одному и не желает ли она (его девушка) к нему присоединиться. А пока слабый пол — по ту сторону барьера из велосипедов. Кто-то первым преодолеет барьер, и вступят в силу новые законы.

Джозеф помалкивал. Вся эта комедия претила ему, будь его власть, он бы этого не дозволил. Ситуация проще простого, и глупо тратить время на всякие антимонии. Но ему однажды преподнесли хороший урок: он первый поднялся с места, без обиняков предложил Бетти прогуляться вдвоем и в ответ получил коротенькое, но твердое «нет». Отчуждение вылилось в ссору, и все до одного почувствовали себя нестерпимо, поэтому теперь Джозеф всегда выжидал.