В русском жанре. Из жизни читателя

Ежедневное глумление помещика Камышева над за­стрявшим у него в доме на правах приживалы старым фран­цузиком («На чужбине») свидетельствует как бы против Ка­мышева. Злословя по поводу пороков французской нации («французу что ни подай — всё съест: и лягушку, и крысу, и тараканов... брр!... подай вам жареное стекло и скажи, что оно французское, вы станете есть и причмокивать»), Камы­шев превозносит всё русское: «Русский ум — изобретатель­ный ум! Только, конечно, ходу ему не дают, да и хвастать он не умеет... Изобретёт что-нибудь и поломает или же детиш­кам отдаст поиграть, а ваш француз изобретёт какую-нибудь чепуху и на весь свет кричит. Намедни кучер Иона сделал из дерева человека: дёрнешь этого человечка за ниточку, а он и сделает непристойность. Однако же Иона не хвастает».

И тут же Камышев принимается обличать французов за безнравственность.

Как бы очевидная карикатура на позднего квасного патриота. Но женственный, изящный, кроткий француз отчего-то не вызывает симпатии. Вот он наконец обиделся и собирается покинуть дом помещика: «О, будь проклят тот час, когда мне пришла в голову пагубная мысль оставить оте­чество». А стоит Камышеву сказать «Чудак какой, шуток не понимает», Шампунь аж взвизгивает от восторга и уже впол­не по-собачьи ластится к хозяину, почитая себя при этом че­ловеком с достоинством; на резон Камышева брать пример с «Лазаря Исакича, арендатора», который на выходки его не обижается, француз заявляет: «Но то ведь раб!».

Вот где, по-моему, объяснение основного национального пункта у Чехова: несоответствие реального и воображаемо­го места в действительности именно в связи с националь­ным самочувствием персонажа.

***

Пьют, закусывают, едят и объедаются персонажи Антон Палыча много, часто, по-русски. Рассказ «Сирена» (1887) в этом смысле квинтэссенция, поэма, восторг человека пе­ред жратвой. Все его помнят, кто хоть раз читал. Аппетит голодных судей, который подогревается бормотанием сек­ретаря Жилкина о прелестях еды и закуски, приобретает прямо-таки эпический размах. Жилкин помимо всех слюно­текущих описаний допускает совершенно немыслимое упо­добление, которое, тем не менее, в этом упоении аппетитом оказывается уместным: «Я раз дорогою закрыл глаза и вооб­разил себе поросёночка с хреном, так со мной от аппетита истерика сделалась. Едешь этак, и кажется, что в желудке словно невинный младенчик сидит и о чём-то жалобно пла­чет...». В «Сирене» же содержится первообраз знаменитой у современного читателя застольной филиппики профессора Преображенского в «Собачьем сердце» о вреде чтения газет для аппетита. У Чехова: «Ежели, положим, вы едете с охоты домой и желаете с аппетитом пообедать, то никогда не нужно думать об умном; умное да учёное всегда аппетит отшибает».

Перечень того, чем лучше закусывать, продолжился в соз­дававшейся одновременно с «Сиреной» драме «Иванов». В. В. Похлёбкин в книге «Кушать подано!» (М., 1993) находит ошибки в сцене из этой пьесы, с которыми я позволю себе не согласиться. Граф Шабельский требует изжарить пирожок на закуску. «Закусывают только печёными пирожками», — возражает Похлёбкин. Но почему, кто и где так определил? Я вот и жареными, подобно графу Шабельскому, закусываю. Пескари, изжаренные «досуха» — ещё одна якобы ошибка Чехова, даже две: нельзя, по мнению учёного кулинара, име­новать пескарями всякую рыбью мелочь, ибо пескарей не едят. Почему? И изжарить досуха невозможно ничего, «до­суха можно только высушить». Ну что тут скажешь, не знаю, где рос Похлёбкин, но слово не всегда слышит. И наконец, «как известно, закуски под водку могут быть только холод­ными». Почему — нет ответа.

«Николай Андреевич Капитонов, нотариус, пообедал, вы­курил сигару и отправился к себе в спальную отдыхать. Он лёг, укрылся от комаров кисеёй и закрыл глаза, но уснуть не сумел. Лук, съеденный им вместе с окрошкой, поднял в нём такую изжогу, что о сне и думать нельзя было. Не надо в дру­гой раз лук в окрошку класть, а то околеешь от этой изжоги» (Чехов. От нечего делать).

Или скверная кухарка была у нотариуса, или великий пи­сатель не всегда в ладу с русской гастрономией, что, впро­чем, отмечает и В. В. Похлёбкин.

Окрошку без зелёного лука приготовить нельзя, но из­жогу в правильно приготовленной окрошке лук никогда не даст. Потому что его следует не бросать живьём, просто по­резанным, но очень долго, до посинения и лука и того, кто готовит окрошку, растирать вместе с солью, пока не обра­зуется от огромного пука лука, небольшое количество пе­нистой сопливой кашки. Вообще приготовление окрошки требует любви к ней, большого терпения и тщательности.

В последние же годы докатились до того, что заправляют окрошку колбасой!