В русском жанре. Из жизни читателя

А ещё из классической литературы мы можем узнать, что для этого употреблялся сухой белужий бок или вяленый су­дак, но в любом случае сушёная речная рыба. И сейчас, не оскорбляя себя и окрошку колбасою, следует купить воблы, желательно настоящей астраханской, что и пожирнее, но вместе с тем посуше, пожёстче, изрезать её узкими ломти­ками, и замочить в небольшом количестве кваса хотя бы на часик. Квас, разумеется, лучше готовить самому. Ещё секрет правильной окрошки в том, что, отделив в сваренных яйцах желток от белков, белки следует мелко покрошить, а желтки долго растирать с горчицей в фарфоровой посуде, постепен­но её подбавляя.

А ещё ни в коем случае не следует пренебрегать редисом, каковой нужно натирать на тёрке, пересыпать солью, отчего он даёт обильный шипучий сок.

А ещё не следует класть в окрошку ни свёклы, ни морко­ви. (Холодный свекольник — отдельное самоценное чудо.) А вот свежие огурцы обязательно, причём или мелко резать, или даже на крупную тёрку.

И — последнее! Никогда не следует делать окрошку толь­ко на одном квасе, но непременно смешав его примерно в пропорции три к двум с кефиром! Ну и петрушкой посы­пать, конечно, укропчиком.

А перед самою подачею, уже в налитую тарелку подло­жить ложку-другую тёртого хренку со сметаною и побросать льда. Эх!

По душе мне скрупулёзность, с которою в книге «Кушать подано!» высчитывается количество выпитого на сцене пер­сонажами Чехова, Островского, Сухово-Кобылина и других. Чехов в этом вопросе заслужил похвалу строгого специалис­та: «В “водочной” части прослеживается знакомство Чехова с разработкой этой традиционной для русской драматургии части кулинарного антуража у его предшественников. Тут и наличие других (сопутствующих) алкогольных напитков, и традиционное русское указание на количество выпитого (по восьми рюмок на брата, то есть 488 мл — почти по поллитра на каждого, следовательно, Боркин со следователем распили штоф). В третьем действии также даются количест­венные показатели попойки, но они скромнее: графин вод­ки, то есть штоф (1,2 л) на троих (Боркин, Шабельский, Ле­бедев), — по 400 мл на брата. Это говорит о том, что Чехов хорошо знает современные ему «нормы» и строго выдержи­вает их, не разрывая с господствующим в русской драматур­гии направлением и тем более не возбуждая отступлением от этих «норм» недовольства воспитанной на их знании теат­ральной публики. В этом вопросе, где публика считает себя «компетентной», Чехов старается быть точным».

Боже, как славно, как верно! Душа отдыхает на подоб­ных, увы, редких в современной литературе, наблюдениях.

...По поводу сцены выпивки в «Иванове» позволю себе личное воспоминание.

Был в Саратове на гастролях «Ленкома». Гвоздь сезона — «Иванов» с несравненным Ивановым-Леоновым и пронзи­тельной Инной Чуриковой в роли Сарры.

Третье действие начинается разбираемой Похлёбкиным сценой выпивки в кабинете Иванова в его отсутствие. Собу­тыльники сравнивают достоинства закусок под водку: огу­рец, грибы, пескарь...

«Лебедев. Водку тоже хорошо икрой закусывать. Только как? С умом надо... Взять икры паюсной четвёрку, две луко­вички зелёного лучку, прованского масла, смешать всё это и, знаешь, эдак... поверх всего лимончиком... Смерть! От од­ного аромата угоришь...»

Слушаю я это и вдруг соображаю, что у меня дома име­ются все компоненты лебедевского рецепта, в том числе и редкая паюсная икра: позавчера вернулся из Астрахани.

Конечно, я с волнением души и острым эстетическим на­слаждением досмотрел спектакль и со всем залом долго стоя аплодировал, но вдобавок согревала мысль о том, что дома, в холодильнике, имеется. И, воротившись домой, я немедля изготовил закуску по-лебедевски и ответственно заявляю: одна из лучших закусок под водку, что мне доводилось про­бовать. Вровень лишь солёные вятские рыжики. Но и здесь Чехов успел! В первом варианте рассказа «Талант» (1886) читаем:

«— А вот погляди-ка, каких я рыжиков тебе привёз! — го­ворит пейзажист, подавая коллеге банку с грибами. — Чудо! Не грибы, а пьянство, лакомство и объедение! <... >

Вдова Жилкина, пронюхавшая, что гость привёз с собой рыжиков, вползает в комнату художника и присоединяется к пьющим».

***

«Нашему брату скидка — мертвец, и тот выпьет» («Критик», 1887), «На этом свете я всё испытал, даже уху из золотых ры­бок два раза ел...» («Иванов», ранняя редакция), «Пьянство отлично освежает» («Актёрская гибель»).

Порою Чехов демонстрирует помимо внешнего, антуражного, знание предмета изнутри: «Завтракали мы до семи часов вечера, когда с нашего стола сняли посуду и подали нам обед. Молодые пьяницы знают, как коротать длинные антракты. Мы всё время пили и ели по маленькому кусочку, чем поддерживали аппетит, который пропал бы у нас, если бы мы совсем бросили есть» («Драма на охоте»).

Случаются, куда реже, и противоалкогольные пассажи. «Вино и табак обезличивают. После сигары или рюмки вод­ки вы уже не Пётр Николаевич, а Пётр Николаевич плюс ещё кто-то; у вас расплывается ваше я, и вы уже относитесь к са­мому себе, как к третьему лицу — он», — говорит Дорн Сорину в «Чайке».