В русском жанре. Из жизни читателя

В целом еда-питьё в гурманском или разгульном освеще­нии более характерны для ранних произведений его, к по­следним годам почти исчезают.Чуть не единственный русский классик, как по маслу шед­ший с 17-го во все последующие годы — Чехов. Цензуре на­ходилась работа в сочинениях Пушкина, Гоголя, Достоев­ского, Толстого, Горького. Целые произведения оказывались неугодны, невозможны или подвергались тщательному пе­ретолкованию. Не говоря уж о дневниках и письмах. Чехов же — близкий по времени и потому потенциально, казалось бы, более огнеопасный — был постоянно угоден. И в наши дни восстановлений и допечаток, кроме торжественно пре­подносимых «патриотической» прессой антиеврейских вы­падов, у Чехова восстанавливать нечего.

Вероятно, при любом режиме Чехов будет находиться вне интересов господствующей идеологии.

***

...Только что пришёл 10-й номер «Нового мира». А.И. Сол­женицын написал о Чехове. Кое-что вызывает несогласие, скажем, сетование на отсутствие у Чехова «корневых» рус­ских слов. Бог мой, каких и к чему они Чехову? Корневых слов у администратора Шишкова больше, чем у Пушкина, а у Панфёрова больше, чем у Булгакова... А более всего меня удивило название «Окунаясь в Чехова». Окунаясь... так зрим здесь буквальный образ «купания», что невольно представ­ляешь, как один бородатый писатель окунается в другого...

Но примечательно, что Александр Исаевич пишет об Ан­тоне Павловиче как о современнике, о сочинениях его — как о едва пришедших к читателю. Почти одновременно открыт памятник в Камергерском. Есть во всём этом наша общ­ность, некое национальное родство: Чехов и мы.

1999

В РУССКОМ ЖАНРЕ - 13

***

Утром в школе Лёнька Назаров, умирая от смеха, рассказы­вал, что вчера по телевизору видел кино, где парень с бабой душат её мужа, а он вырывается и поёт: «Сволочи! Своло­чи!».

Спустя годы, вспомнив, я понял, что то была киноопера «Катерина Измайлова».

А Лёньки уже нет на свете.

***

«А разве военная служба — это наказание? Военная служ­ба — это презерватив» (Лесков Н. С. Смех и горе).

***

«Если бы Достоевский родился во Франции, был бы всего-навсего Золя», — это пришло в голову моему приятелю, док­тору, у пивного ларька на углу улиц Новоузенской и Крас­ной, году эдак в девяностом. Шёл мелкий, как пыль, дождик, приятель вышел из больницы попить со мною пива, и длин­ный белый халат его выглядывал из-под плаща.

***

В отличие от Достоевского, который не желал хитрить, Толс­той обходил то, что ему не давалось.

Весёлый человек Стива Облонский «что-то такое сказал раскрашенной... француженке» за буфетной стойкой, что «даже эта француженка искренне засмеялась». Что именно он сказал, не сообщается, думаю потому, что Лев Николае­вич не знал, что умеют сказать люди, подобные Стиве подоб­ным женщинам, не мог выдумать и пропустил. Он куда более узнанным, чем выдуманным, заполнял со­чиняемое. У брата в гостинице: «из двери 12-го нумера вы­ходил густой дым дурного и слабого табаку». Только куриль­щик, притом состоятельный курильщик, мог такое унюхать.

Где-то у другого Толстого, советского, в «Заволжье» гово­рится, что тётушка курила крепкий, не вредный для здоро­вья табак.

Между прочим, вот он-то, Алексей Николаевич, мог услы­шать Стиву у буфетной стойки.

***

Достоевский не любил евреев — это чересчур известно, но если внимательно сопоставить его евреев и поляков, то со­вершенно очевидно, что нелюбовь к евреям политическая, умозрительная, к полякам же натурально-бытовая.

А поляки не любят евреев.

Что ж, мы не любим тех, кого обидели, а не тех, кто нас обидел, истина старая. Никакой ненависти к немцам я не встречал ни в Польше, ни в России.

***

«...похищение Европы — доказательство власти красоты хоть из кого сделать скотину» (Тит Космократов. Уединён­ный домик на Васильевском).

***

В юношеском чтении циничный пожилой взгляд вдруг увидит совсем не то, что прежде. Так я открыл, что Шерлок Холмс не только наркоман, но и очевидный суперагент «Интеллидженс Сервис». Сразу делаются понятными его неза­висимость, его насмешливая власть над «ищейками» Скотленд-Ярда. Итак, мистер Холмс родня Джеймсу Бонду и штандартенфюреру Штирлицу. Поздравляю!

***«Его отец был так богат, что утонул на “Титанике”...» Удиви­тельно, но цитата не из английского писателя, а из амери­канского: Дж. О’Хара «Свидание в Самарре».

***

В сущности, содержание и тональность «Тёмных аллей» можно свести к содержанию и тональности кабацкой песни «Москва златоглавая».

***

Постоянная бунинская жалоба: почему критика и читате­ли полагают, будто я списываю из жизни, тогда как я вы­думываю! Затянул он её ещё в России, продолжал и во Франции до самой старости, написав не только «Проис­хождение моих рассказов», но и сомнительного вкуса ав­тоинтервью, где разубеждает некую графиню, узнавшую себя в Натали.