Вдохновенье завтрашнего дня

Ахнула,
           потом заголосила,
Тяжело осела на кровать.
Все его,
           убитого,
                       просила
Пожалеть детей, не умирать.

Люди виновато подходили.
Будто им в укор ее беда.
Лишь одни из нас во всей квартире
Утром встал веселый, как всегда.

Улыбнулся сын ее в кровати,
Просто так, не зная отчего.
И была до ужаса некстати
Радость несмышленая его.

То ли в окнах сладко пахла мята,
То ли кот понравился ему.
Только он доверчиво и свято
Улыбался горю своему…

Летнее ромашковое утро.
В доме плачет мать до немоты.
Он смеялся —
                     значит, это мудро,
Это как на трауре цветы!..

И на фронте, средь ночей кромешных,
С той поры он был всегда со мной —
Краснощекий, крохотный, безгрешный.
Бог всесильной радости земной.

Приходил он в тюрьмы без боязни
На забавных ноженьках своих.
Осенял улыбкой
                        перед казнью
Лица краснодонцев молодых.

Он во всем:
                 в частушке, в поговорке,
В лихости народа моего.
Насреддин
                и наш Василий Теркин —
Ангелы-хранители его!..

"Как доверчивы эти солдатские лица!.."

М. Дудину

Как доверчивы
Эти солдатские лица!
Выступают поэты
В госпитальных палатах.
А в проходах бойцы —
С деревянными крыльями птицы —
На своих костылях
Неподвижно теснятся
В халатах.
Мы читаем о фронте,
О друге убитом,
А на лицах улыбки
Застыли доверчиво.
Зал натоплен овациями,
Как антрацитом.
И мы снова читаем,
Читаем
До позднего вечера.
— Есть вопросы? —
На минуту молчание в зале.
А потом,
Как команда.
Овация снова.
Мы уже все стихи
На ладонях солдат
Обкатали.
Мы надсадно охрипли
От счастья такого.
— Есть вопросы? —
И вдруг
В нарастающем гуде
Встает старшина.
Из кармана блокнот вынимает:
— Товарищ поэт.
Вопросов не будет.
Здесь таджики —
По-русски не понимают. —
Ну и что ж, старшина!
Я читал, бы им
Снова и снова.
Дорогой старшина.
Понимают поэзию
Люди по-разному.
Потому что поэзия
Больше, чем слово.
Потому что поэзия
В сердце любого,
Как инстинкт,
Как глухая тоска
По прекрасному.

БИНОКЛЬ