Ветер утра

От любви к ней погибаю — как тяжел мой рок, не знает.
Сердце в жгучий пламень ввергнув — как огонь жесток,
                                                                      не знает.

Прядь, что вьется гиацинтом, вдруг арканом

                                                               обернулась, —
Столько хитростей змеиных ни один силок не знает.

Хоть давно твержу я сердцу: «Выбери иное дело!» —

Путь любви оно избрало и других дорог не знает.

Милая моя ночами в сладкой нежится дремоте,

Что из глаз моих струится слез кровавый ток —
                                                                    не знает.

Только милой и любовью Лахути тетради полны,

В них иного откровенья ни один листок не знает.

1922

Врач, в лицо мое взглянув,
        ничего не сказал,
Пульс пощупав и вздохнув,
        ничего не сказал.
Я про то, что о тебе,
        дочь Ирана, скорбел,
Глаз до света не сомкнув,
        ничего не сказал.
Дервиш, перед кем рассказ
        я о радио вел,
Балахон свой запахнув,
        ничего не сказал.
Обессиленный бедняк,
        умирая, стонал —
Сытый, глазом не моргнув,
        ничего не сказал.
Поглядел мастеровой
        на ковры богача,
Взором сумрачным сверкнув,
        ничего не сказал.
Речь с хозяином завел
        о трудящихся я —
Он, из чаши отхлебнув,
        ничего не сказал.
Я страницы Лахути
        перед шейхом раскрыл —
Он, в мечеть улепетнув,
        ничего не сказал.

1923

Ты, празднующий свадьбу с милой,
      разлуки тяжкий гнет поймешь ли?
Ты, встретившийся с верным другом,
      тоску, что сердце жжет, поймешь ли?
Как под ярмом живет крестьянин,
      как тяжко трудится рабочий,
Ты, толстосум, привыкший к лени,
      не знающий забот, поймешь ли?
Ты совесть променял на деньги,
      ты счета золоту не знаешь, —
Что «означает слово совесть

,      ты, праздный живоглот, поймешь ли?
Ты, хан, ссыпающий в амбары
      весь урожай дехкан кабальных,
Как дорог хлеб тому, кто беден,
      кого нужда грызет, поймешь ли?
Богач, живущий в теплом доме,
      закутанный зимою в шубу,
Ты наготу, и лютый холод,
      и тысячи невзгод поймешь ли?
Ты, преданный отцовской вере,
      о труженик благочестивый,
Как подло расставляет сети
      святош презренный сброд, поймешь ли?
В стадах у шаха не исчислишь
      волков на должности овчарок, —
Когда он верен, этот пастырь,
      когда он предает, поймешь ли?
Ты, сердцем с Лахути не схожий,
      противник мой и соглядатай,
Как беден труженик Ирана,
      как страшно он живет, поймешь ли?

1923