Вижу зелёный!

Закончив обследование, женщина взяла у Николая Васильевича большой бледно-голубой лист («маршрутку», как потом узнал Толик), поставила на нем огромный лиловый штамп «Допущены» и опять взялась за «Анжелику».

Они снова спустились вниз. Подходя к дежурной комнате, Николай Васильевич сказал:

—      Ну, вы идите в кладовку за инструментом, а я к нарядчику, отмечу маршрут.

Они пошли через депо в кладовку. Проходя мимо дверей аппаратного цеха, Толик невольно замедлил шаг. Ему казалось, что вот сейчас откроется дверь и выйдет оттуда или Олег, или Иван Алексеевич, и они вместе пойдут на работу, и никакой поездки не будет.

Но двери не открылись — в это время в цеху еще никого не было из их смены. Юрий оглянулся и, заметив, что он отстал, тоже замедлил шаг.

—      Что, тянет еще на старое место? — сочувственно спросил он. — Ничего, привыкнешь.

Они получили в кладовке инструмент: ключи, пассатижи, отвертки на случай мел кого ремонта в пути и вышли из депо.

—      А теперь куда? — спросил Толик.

—      К дежурному по станции, — ответил Коротков. — Николай Васильевич уже, наверное, ждет нас там.

И верно, он уже их ждал. Когда они пришли, он протянул Короткову небольшой, в половину тетрадного листа, белый листок с широкой желтой полосой с угла на угол. Юрий посмотрел и передал Толику. Тот взглянул и ничего не понял: какие-то цифры, двухзначные, трехзначные. А что они обозначают?

—      Предупреждение, — пояснил Юрий. — Вот видишь, здесь указывается место, 670-й километр, а это максимально допустимая скорость 15 километров.

—      Наш поезд на девятом пути, — сказал Николай Васильевич. — Уже пришел.

Они взяли свои чемоданчики и вышли на перрон. Ночь уже совсем отступила, но еще повсюду на станции горели фонари и прожектора. Их свет словно притягивал мягкие пушистые снежинки, которые вились возле них, отлетали в сторону, потом возвращались, а может, это были совсем другие, прилетевшие к ним на смену, и, насыщенные светом, медленно опускались на контактные провода, на рельсы и шпалы, на перрон и пустые скамейки, на багажные тележки и сиротливые киоски с синеватыми пирожками за стеклом.

Необычно тихо и пусто было на перроне, только в самом конце, возле тележек с почтовыми посылками, виднелась нахохлившаяся фигура охранницы в овчинном полушубке.

«Вот модницы-то не видят, — усмехнулся про себя Толик. — Гоняются за дубленками. Вот и шли бы в охрану, их там как спецодежду выдают».

Репродуктор на столбе кашлянул и женским хриплым голосом — трудно не задремать под утро в конце утомительного ночного дежурства — провещал:

—      Скорый поезд «Москва — Челябинск» прибывает ко второй платформе. Номера вагонов — с головы поезда. Повторяю...

И, как по сигналу, распахнулись обе двери вокзала, на перрон выплеснулась волна пассажиров и стала растекаться в обе стороны, но концентрируясь в большинстве все же около самого вокзала.

—      Пошли, пошли скорее, — заторопил их Николай Васильевичу они зашагали, отделяясь от пассажиров на перроне тонкой снежной сеткой. А челябинский поезд, изгибаясь на входных стрелках, уже втягивался на станцию.

Они зашагали через пути к тому месту, где должен был находиться их поезд. Но девятый путь был свободен. Николай Васильевич чертыхнулся:

—      Вот вечно так! Опять придется ждать!

—      Вы же сказали, он пришел, — напомнил ему Коротков.

—      Дежурный мне так сказал! Ну ладно, пойдемте на стрелочный пост, переждем там.

Они зашли в небольшую каменную будку, стоящую между путями. Там было жарко. Толик поискал глазами печку, но не нашел. Заметив это, Николай Васильевич указал ему на небольшие жестяные коробочки у самого пола.

—      Электробатареи.

Над головой то и дело щелкал репродуктор, и резкий металлический женский голос — совсем не такой, как у диктора в справочном бюро — сообщал, что на такой-то путь прибыл поезд, требовал проверки тормозов, предупреждал о маневрах, вызывал осмотрщиков и отдавал еще десятки разных распоряжений. Наконец он предупредил и их:

—      На девятый путь прибыл поезд из Ковылкина. Осмотрщики, проверьте тормоза.

Они вышли из будки. Снег теперь разошелся вовсю, занавесив все окрест уже не прозрачной кисеей, а плотной занавеской. Сквозь эту снежную замять недалеко от них проглядывалась неподвижная темная громада электровоза, а за ним изгибался бесконечный хвост вагонов. И хотя Толик прекрасно знал, что вагоны темно-красного цвета, а электровоз зеленый, сквозь эту пелену снега они казались ему почти черными.

Из будки электровоза спустились двое и пошли им навстречу. Когда они подошли ближе, в первом из них Толик, к своему удивлению, узнал Петра Ивановича Голованова, отца Милы. Так вот кого они должны сменить!

Он вспомнил, как Костя Сергеев, их капитан, говорил, что ездит с Головановым помощником, и взглянул на второго подошедшего. Но это был не Костя.

Машинисты поздоровались. Петр Иванович передал Кузину ключи от контроллера.

—      Машина в порядке. Можете спокойно следовать на ней дальше, — сказал он.

Голованов шагнул было мимо них, но на миг его взгляд остановился на Толике, и он узнал его.