Вижу зелёный!

—      Подожди-ка. Никак Коваленков? В первый рейс? Ну поздравляю! — он протянул Толику свою широкую твердую ладонь и крепко пожал ему руку. — Как говаривал мой старый учитель, запомни истины машинистов — под уклон не толкай, на подъеме не тормози! Счастливой тебе поездки и зеленой улицы и на железнодорожных путях и на житейских! — Он еще раз пожал Толику руку и пошел дальше.

Толик остановил помощника:

—      Давно ты с Головановым ездишь?

—      Да уж месяц почти.

—      А где Сергеев?

—      Хватился, — махнул тот рукой. — Он уже давным-давно сам машинистом ездит.

Подошли к электровозу. Толик много раз в депо тренировался, подтягиваясь на поручнях, подниматься в кабину, почти не касаясь ступеней. Но поручни были мокрыми от снега, и ожидаемого эффективного подъема не получилось. Зато спустился он отменно. Собственно говоря, даже не спустился, а просто соскользнул по поручням на землю. Николай Васильевич только укоризненно качнул головою, но ничего не сказал, видимо, понял состояние его души.

Вместе с Юрием они внимательно осмотрели ходовую часть, проверили песочницы, тормозные колодки, подтянули ослабшие во время движения гайки на болтах. Все было в порядке. Юрий куда-то отлучился, а Толик снова поднялся в кабину, на сей раз, как ему и хотелось, по-гимнастически подтягиваясь на поручнях. Николай Васильевич уже сидел на своем месте за контроллером и рассматривал ленту скоростемера.

—      Все в порядке! — лихо отрапортовал Толик. — Можно в путь!

Машинист кивнул и протянул ему перо, вынутое из контрольного аппарата.

—      Видишь, заусеница? При записи ленту рвать будет. Заточить сможешь?

—      Обязательно! Я же слесарь! — с гордостью ответил Толик.

Он достал из чемоданчика кусок наждачной бумаги, заточил перо и вернул его Николаю Васильевичу. Тот оглядел его, удовлетворенно кивнул и вставил в аппарат.

—      Что еще прикажете, гражданин механик? — вытягиваясь по стойке «смирно», спросил Толик.

—      Садись пока, отдохни.

В кабину поднялся Юрий Коротков. В руке он держал какие-то бумаги.

—      Документы на поезд получил, — ответил он на вопросительный взгляд Толика и, обращаясь уже к машинисту, продолжал: — Двести двадцать осей.

—      А вес нормальный?

Юрий отрицательно качнул головой.

—      Тяжеловес.

—      На много?

—      На сто тонн.

Николай Васильевич взглянул на Толика и озабоченно, нахмурив брови, проговорил:

—      Узнали, наверное, что с нами ученик едет, вот на его долю и накинули.

—      Как думаешь, Коваленков, возьмем?

Толик хотел сказать, что не ему решать, но заметив, как хитро переглянулись между собой Николай Васильевич и Юрий, понял, что становится объектом обычного товарищеского розыгрыша, и не обиделся, а решил подыграть им. Он сдвинул брови и озабоченно спросил Юрия:

—      Сто тонн, говоришь?

—      Вот хоть по бумагам проверь.

Толик укоризненно покачал головой.

—      Ай-ай-ай, всего сто тонн. Могли бы для такого случая не поскупиться и двести подкинуть. А то на таких мелочах будущего Героя Труда не воспитаешь.

Машинист с помощником переглянулись и расхохотались.

—      Ну ты даешь! — всхлипнул Юрий.

—      Да, от скромности этот товарищ не умрет.

Отсмеявшись, Николай Васильевич спросил:

—      Ну, теперь знаешь, что помощник машиниста при приемке электровоза проверяет? Юрий, ты ему все показал?

—      Все, Николай Васильевич.

—      Добро. Теперь пойдем, покажу, что сам машинист должен посмотреть. Ведь тоже когда-нибудь за правое крыло сядешь. Так что присматривайся, понемногу привыкай. Юрий, сколько у нас до отправления?

—      Если по графику, то еще двадцать пять минут.

Николай Васильевич кивнул и нажал кнопку на пульте.

Раздался негромкий лязг на крыше электровоза, и на пульте погасла лампочка, сигнализируя, что пантограф⁴ опущен.

В зимних куртках они боком протискивались по узкому проходу. Николай Васильевич показывал предохранители и цепи, знакомые Толику по десяткам схем и макетов, изученных в техкабинете. Наконец они остановились возле сеточной двери, ведущей в высоковольтную камеру.

— Прежде чем сюда заходить, — обернувшись к Толику, серьезным учительским тоном проговорил Николай Васильевич, — обязательно убедись, что пантограф до конца опущен. А то бывает, что он только немного от контактного провода отойдет, на палец или на два. Лампочка погаснет, а в дождь или снег искра проскочит — и конец, нет человека.

Он отодвинул сеточную дверь, и они вошли в камеру. Толик сразу увидел ряды контакторов, и круглых, и вертикальных, таких знакомых и близких! Сколько их отремонтировал он сам за свою пусть и недолгую работу слесарем! Может быть, в их строю есть хоть один, отремонтированный его руками?