Внучка

Перед сном она спросила, нельзя ли ей почитать записки Биргит, которые он однажды упоминал. Каспар обещал подумать. Сидя рядом с ее кроватью, он спрашивал себя, почему она не захотела вернуться к Ирмтрауд – теперь, когда выяснилось, что полиция ничего про Ирмтрауд не знает. Означало ли это, что она порвала с прежней жизнью? И выбрала его мир? Или ей просто было лень поздно вечером ехать в Кройцберг? Или она не знала, в каком виде предстать перед Ирмтрауд – с рыжими или черными волосами, одетой во все черное или в голубых джинсах и одной из разноцветных футболок, которые он ей принес?

– Что ты думаешь делать, когда все закончится?

– Не знаю, дед. Ты думаешь, я сама не ломаю себе над этим голову? Еще как ломаю. То, что говорил твой друг, конечно, интересно. Из нашей тусовки постоянно кого-нибудь тащат в суд. Я понимаю, тебе в это трудно поверить – потому что я полгода не играла на пианино, – но это правда: больше всего мне хочется заниматься музыкой. Я была бы рада играть каждый день, целый день – пока самой не надоест. У меня такой возможности еще никогда не было. Дома все время нужно было что-делать, помогать, а у тебя я не хотела мучить тебя и твоих соседей. Мне надо было привезти с собой электропианино. С наушниками я бы никому не мешала. – Она грустно улыбнулась. – Великие пианисты начинают в четыре года. Ну или в пять лет. Ты слышал про Джульярдскую школу? Это консерватория в Нью-Йорке. Я читала про нее. Вот куда бы я хотела поступить! Но туда берут всего пять процентов из всех желающих, и ля-мажорной сонатой Моцарта там никого не удивишь. Да и стоит это удовольствие пятьдесят тысяч долларов в год.

Каспар не знал, в каком возрасте начинают великие пианисты, но вполне мог себе представить, что и в самом деле в четыре года. И что для поступления недостаточно сыграть ля-мажорную сонату Моцарта. А может, достаточно? Она считалась легкой, но в семье Моцарта ее относили к особым и сложным сонатам, и экзаменаторы не могли этого не знать. Что, если Зигрун сыграет ее так, как ее еще никто не играл?

– Можешь завтра играть сколько хочешь. Я буду в магазине, соседи сверху на работе, а внизу ничего не слышно. Включить тебе что-нибудь на ночь?

Она кивнула, Каспар поставил ей первую часть Лунной сонаты и крикнул:

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

Дать ей записки Биргит? За последние два года он несколько раз перечитывал их и даже хотел начать писать продолжение. Он не знал, получится ли у него, но думал, что Биргит была бы счастлива, если бы ее роман был завершен и опубликован. Пока не понял, что завершать нечего. Сколько бы он ни сочинял и ни рассказывал, как Биргит искала и нашла Свеню, ее рукопись не стала бы романом, который она хотела написать. Этого романа не было. Биргит на самом деле не хотела его писать. Она не хотела искать и найти себя через поиски Свени и рассказ об этом. Она хотела признать себя не способной ни на поиски и достижение цели, ни на создание романа. Вот в чем заключалась ее неудача, а не в самой работе над романом. Поймет ли это Зигрун?

5

Они вместе позавтракали, и Каспар ушел в магазин. Зигрун собиралась позвонить Ирмтрауд, а потом играть на рояле до полного изнеможения.

Но уже в одиннадцать часов она пришла к нему в магазин. Каспар почувствовал движение воздуха, когда открылась входная дверь, поднял голову и увидел Зигрун, взволнованную, растерянную. Ни с кем не поздоровавшись, она сразу направилась прямо к нему.

– Он застрелил Тимо! – сказала она и застыла перед ним, словно ожидая от него каких-то указаний.

Каспар отвел ее в сторону, в уголок, где складывались и распаковывались посылки с книгами, и она рассказала ему все, что узнала из разговора с Ирмтрауд. Тимо обнаружила его подружка и позвонила сначала в полицию, а потом Ирмтрауд. Она была совершенно невменяема, рыдала и кричала, проклинала всех – убийцу, друзей Тимо, которые не помогли ему, не защитили его, – и вообще весь мир, полный злобы. Она явно не знала о том, что они подозревали Тимо в предательстве. Может быть, потому что он и сам этого не замечал, а может, потому что ему было стыдно и он скрывал это от нее. Ирмтрауд и Зигрун нисколько не сомневались в том, что Тимо убил Аксель, считая его предателем. Они понимали, почему он мог так подумать, но были в шоке от его самоуправства.

– Он должен был обсудить это с нами, и мы бы его отговорили.

Подружка Тимо не знала и не догадывалась, что это дело рук Акселя. Но, возмущенная тем, что они не защитили Тимо, она наверняка назвала имена его друзей, и теперь полиция, конечно же, всех их, одного за другим, вызовет и допросит. И потом еще и узнает, что Тимо и тот парень из антифашистов застрелены из одного и того же оружия.

– Подруга Тимо знает тебя?

– Мы с ней ни разу не встречались. Она не участвовала в наших делах, а я здесь всего полгода. Но она знает Ирмтрауд и ее общину и тех, кто уже давно в ее организации.