Походы по магазинам Каспару давно уже были в тягость. Он терпеть не мог эту духоту, эту музыку, сутолоку, примерочные, очереди в кассу и надеялся, что его костюмов, пальто и плащей ему хватит до конца жизни; разве что придется купить как-нибудь пуловер, вельветовые брюки, рубашку, туфли. Лучше сразу всего по паре штук, а рубашек – четыре или даже пять, чтобы лишний раз не ходить в магазин. Но покупать вещи для Зигрун ему было приятно, поэтому он заодно накупил еще и продуктов, из которых, по его мнению, она с удовольствием что-нибудь приготовит.
Открыв входную дверь, он услышал приглушенные звуки рояля. Зигрун положила на струны полотенце.
– Я уже полгода не играла. И только сейчас поняла, как я соскучилась по клавишам.
За чаем в кухне Зигрун рассказала, что после окончания школы летом она еще съездила с другими ребятами в Данциг и в Кёнигсберг, но, в общем-то, ей все уже давно опостылело – все эти обычаи и песни, юбки и блузки, разговоры о земле, о рейхе и о чести, отец, который наконец купил усадьбу, но продолжал считать каждый пфенниг и скряжничать, мать, которая и уважала, и в то же время презирала его или просто его боялась. Зигрун сказала им, что уходит, и ушла. Поселилась у Ирмтрауд, работала то официанткой, то уборщицей; ей было все равно, как зарабатывать на жизнь. Главное – что она наконец могла вместе с другими девушками, а иногда и с парнями вести борьбу, чтобы все видели: немцы никому не позволят навязывать им свои законы – ни продажным политикам и журналистам, ни черножопым, ни тем более антифашистам. Они избивали темнокожих наркоторговцев, которые калечат немецких детей, а те, зная, что легавые их тоже не ждут с распростертыми объятиями, не заявляли в полицию. Однажды они бросили коктейль Молотова в одну кальянную в расчете на то, что владелец подумает, что это работа его конкурентов из другого клана, и арабы сами перережут друг друга, но те почему-то не стали друг с другом воевать. Зная, что Каспар осуждает их действия, Зигрун говорила немного смущенно. И все же, когда она с горящими глазами рассказывала о сожженных автомобилях, в ее голосе звучала гордость.
– Ну и чего вы добились? Если не считать одного убитого?
– Журналисты, чьи машины мы сожгли, хвастались: типа, нас не запугаешь! Но можешь мне поверить: когда у тебя перед домом горит твоя машина, ты это запомнишь надолго. Это надо видеть!
– А убитый?
– Да, убитый…
Каспар боялся услышать: лес рубят – щепки летят – или: не рой другому яму, сам в нее попадешь. Но Зигрун опустила голову и умолкла, и даже если она не плакала, то во всяком случае выглядела такой же несчастной, как накануне вечером.
– По-твоему, пусть Аксель и дальше спокойно разгуливает по улицам?
– Я не знаю, что на него вчера нашло.
– То, что на него нашло вчера, может еще не раз на него найти. Его нужно остановить. Ты должна его остановить.
– Он хотел защитить Йорга.