Внучка

– Чтобы все видели, что немцы никому не позволят навязывать им свои законы? Вам ведь на самом деле плевать на политику, вам нужна движуха! Вам нужен кайф – что-нибудь поджечь, взорвать, забить кого-нибудь насмерть. – Каспара охватила злость. Ему уже не хотелось щадить Зигрун. Ему было плевать: пусть обижается, пусть уходит в глухую защиту. – Вы столько раз наезжали на других, а сами не любите получать по морде? Вы стреляете, чтобы Йорга не отлупили другие? Избалованные, изнеженные, жалкие ничтожества! Вы хотите снова сделать Германию великой? Деретесь с антифашистами, никак не наиграетесь в эту идиотскую игру! Но каждая игра имеет свои границы. Аксель представляет собой опасность, а опасности нужно устранять. Его место – за решеткой, а может, в психиатрической клинике, но не на улице. Он не должен разгуливать на свободе с оружием. Говоришь, был как пьяный? Ему обязательно захочется испытать это еще раз. А остальные, благоразумные, такие как ты, значит, не стреляют? Они просто избивают до полусмерти какого-нибудь дилера из Нигерии, чтобы он наконец заметил, что его не любят в Германии? Ты думаешь, он этого не знает? А журналисты? Да, они этого не забудут. Я бы тоже этого не забыл, если бы моя машина сгорела прямо под моими окнами. Ну и что? Неужели ты думаешь, что после этого журналист станет писать по-другому? Или вообще не решится больше писать? Ты думаешь, если вы сожжете мою машину за то, что я торгую не теми книгами, я перестану это делать? Ах, Зигрун, какие это все глупости! Жизнь совсем не в этом. Жизнь – это музыка и работа. Закончи университет, учи детей или лечи больных, строй дома, давай концерты… Ты же умная, сильная. Выбери жизнь! Никто не вернет Восточную Пруссию и Силезию. Германия не станет более великой, чем она есть, но она не так уж мала и не лопнет по швам из-за иностранцев. А они здесь нужны. Кто будет резать спаржу, собирать виноград и забивать свиней? Когда твой отец наладит хозяйство, ему наверняка понадобится работник, и, если он не найдет немца, он возьмет иностранца. И тому придется выучить немецкий и соблюдать немецкие законы, как и всем другим. И если он все это будет делать, то в чем проблема? Какая разница, национал-поселенец ты, или просто немец, или немец иностранного происхождения? Заключаешь брак по древнему языческому обычаю, или венчаешься в церкви, или по еврейскому обычаю топчешь разбитое стекло бокала под балдахином? Оставьте вы людей в покое, пусть они живут как хотят!

Каспар и сам смутился от своего бурного монолога, но ему стало легче. Он посмотрел на Зигрун в надежде прочесть на ее лице одобрение или хотя бы неуверенность, но она опустила голову.

Он ждал реакции. Хоть какой-нибудь. Какого-нибудь «ну, не знаю», «все не так, как ты думаешь» или «ты не понимаешь», «тебе этого не понять», «ты так много всего наговорил, дед. Ты еще никогда так много не говорил. Я сначала должна все это переварить». Или таких аргументов, как «у них же были бейсбольные биты и цепи», или что ее отец никогда не нанял бы иностранца, или что Германия не обязательно должна быть такой разносторонней. Но она просто сидела молча, опустив голову и положив руки на стол, словно это были клавиши рояля и она только что прервала игру. Когда ее молчание стало уже почти невыносимым, она подняла голову, посмотрела на сумку с покупками, встала и, достав из нее эмульсию для удаления краски с волос, сказала:

– Ну ладно… пойду займусь волосами.

4

Она вышла из ванной с намотанным на голову полотенцем и села за рояль, струны которого все еще были приглушены. Было видно, что до того, как она бросила занятия музыкой полгода назад, она много работала. У нее был уже очень приличный уровень. Разогрев пальцы несколькими пьесами из «Нотной тетради», она принялась разучивать вариации ля-мажорной сонаты Моцарта, тщательно исправляя каждую ошибку, особое внимание уделяя трудным местам, не стремилась поскорее перейти к легким пассажам и то и дело останавливалась. Каспар, которому из соседней комнаты ее не было видно, подумал, что она, наверное, в этот момент мысленно проигрывает ту или иную музыкальную фразу.