Внучка

Вернее, я его еще не приняла. Я рассказала об этом предложении саньясинкам, с которыми делила квартиру в Пуне, и они поздравили меня, сказали, что мне выпало необыкновенное счастье – близость к Бхагвану, его энергия, его ясность, динамика и музыка ашрама, работа с саньясинами. Они завидовали мне и даже не сомневались в том, что я приму предложение и останусь в Пуне. Так что это не я приняла решение – его продиктовали мне их поздравления и их собственные желания. Причем гораздо раньше. За месяцы, проведенные в ашраме, я заразилась чужой тоской по жизни, свободной от рационализма и материализма, алчности и страха, от эго. Это была не моя тоска, я не верила в рациональность и не была привязана к материальному, у меня не было тщеславия и страха потерь, мне не надо было освобождаться от него. Бхагван, как я убедилась, нужен людям с Запада, для которых карьера, успех, престиж и богатство имели существенное значение, которые разочаровались во всем этом, стали искать просветления и снова принялись делать карьеру, добиваться успеха и думать о престиже в ашраме, что выражалось в большей или меньшей близости к Бхагвану, в большей или меньшей просветленности, в успешной или менее успешной организационной работе в ашраме, в важности или второстепенности их роли в занятиях учебных групп. Я была дитя «Востока», для меня все это не имело никакого значения.

Хотя я вернулась в Берлин не саньясинкой, я все же стала другой. Я отдала швартовы и вышла в море, покинула родную гавань и знакомые берега и потерялась в безбрежных синих просторах. Потерялась и снова нашлась – я нашла себя, мне не нужны были ни просветление, ни новое имя, ни оранжевое одеяние; я больше не хотела иметь детей, мне нравился мой мир, мне нравилась моя жизнь, вокруг было достаточно всего, что меня манило, в чем я могла попробовать свои силы, что мне хотелось делать. Я была рада снова увидеть Каспара, быть с ним рядом, утром и вечером, делить с ним постель и спать с ним. В остальном же я жила своей собственной жизнью. Окончила курсы ювелиров, но по специальности работала не долго, потом стала поваром, но и на кухне не задержалась, наконец, начала писать, уединившись в маленькой комнате с окном во двор, – все это, конечно, больше похоже на бесплановое и бесцельное шатание, чем на настоящую собственную жизнь. Но мне – не знаю почему – каждый мой шаг казался верным. Возможно, мне сначала захотелось подарить дочери что-нибудь красивое. Маленький серебряный стакан – моя первая самостоятельная работа в качестве ювелира – мог бы стать подарком ко дню ее рождения. Потом я, наверное, почувствовала, что красивый стакан – это не самое важное для моей дочери, что гораздо нужнее ей нормальная еда. Еще важней для нее обрести лицо, образ, стать личностью. Для этого мне нужно ее найти и предложить, отдать ей себя, и я надеюсь, что смогу это, если пишу об этом.

* * *

Свой роман я представляю себе так.

Часть I: Я

Детство и юность, Лео, Каспар, роды, бегство, учеба и книжный магазин, Индия, ювелирные курсы, кулинария, путь к писательству, писательство как поиски

Часть II: Поиски

Поиски Паулы, разговор с ней, след, вехи этого пути к цели

Часть III: Она

Наконец в один прекрасный день я стою перед заветной дверью, стучу в нее или звоню, и мне открывают. Она, или ее муж, или ребенок.

Я говорю, что хотела бы поговорить с ней. Меня спрашивают о чем. Я прошу разрешения войти, чтобы не объяснять все на пороге. Ребенок кричит: «Мама! Тут какая-то женщина хочет войти и что-то объяснить!» Появляется она, смотрит на меня с недоверием. «Слушаю вас». Я говорю, что это долгая история и мне не хотелось бы рассказывать ее, стоя на пороге или в прихожей. Может, она спросит, не случилось ли чего-нибудь с ее мужем, не связан ли мой визит с проблемами дочери в школе, или жалобами соседей, или еще какими-нибудь вещами, которые отравляют ей жизнь. Я отвечу, что нет. Она впустит меня в квартиру, и мы будем стоять в кухне. Я хотела поговорить с ней с глазу на глаз. А если она скажет, что хочет говорить со мной в присутствии мужа? С чего мне начать? Известно ли ей, что ее нашли на пороге дома священника или сиротского приюта на Балтийском море? Это я подбросила ее чужим людям. Я ее мать. Я, конечно, не могу дать ей теперь задним числом все то, чего лишила ее, но, если я могу хоть что-нибудь сделать для нее, хоть что-нибудь дать ей, я была бы рада такой возможности. И если в ее жизни нашлось бы хоть какое-нибудь место для меня, я была бы ей благодарна.